— А я вот не знаю за собой таких обязанностей. А если уж вы заговорили о законе, то прошу ознакомить и меня с ним, поскольку он меня лично коснулся.
— Это инструкция. И я вам уже говорил, что милиция не обязана отчитываться…
— А, простите, чья это инструкция?
— Министра внутренних дел.
— А если инструкция противоречит закону?
— Инструкция — это тоже закон.
Я смотрю на этого офицера со значком на груди, показывающим, что это говорит не просто офицер МВД, а человек, имеющий специальное юридическое образование. И сколько их еще пройдет передо мной, тупых и непробиваемых!
Зная заранее бесполезность разговора о законности с такими юристами, я категорически повторил свой отказ предоставить справки.
Мне снова было велено «обождать». Вернулся он опять минут через пятнадцать.
— Вы же недавно освободились, — начал он, садясь за стол, — и своим поведением сразу доказываете, что так и не научились себя вести. Так и не исправились!
— А мне не от чего было исправляться! — не выдержал я. Ведь решил же не спорить с этим тупицей. — К тому же я освобожден по концу срока, а не досрочно. Дополнительных наказаний не имею. Надзор с меня сняли на прежнем месте жительства.
— И тем не менее вы милиции предоставите все, что от вас потребуют.
— Я больше повторять не буду. Я об этом уже сказал вам дважды.
— Да кто ты такой! — взорвался милиционер. — Буду, не буду! У тебя никто и спрашивать не собирается. Ты не в детском саду, а в милиции. Нянчиться с тобой…
— Во-первых, на меня не орите, — прервал я его. — Во-вторых, не тычьте. Мы ведь с вами никогда в друзьях не были, и похоже, что не будем.
Замялся мой собеседник на некоторое время. Ковырялся у себя в бумагах, делая вид, что занят. Женщина тоже с любопытством посматривала на меня.
— Хо-ро-шо, — твердо и с угрозой наконец заговорил милиционер, — не хотите со мной, так с начальством будете об этом разговаривать.
Из-за глухоты я не заметил, как в кабинет вошел какой-то капитан. Видно, он слушал часть нашего разговора и неожиданно для меня ввязался:
— А чего это ты артачишься, — это он ко мне, — обратно в лагерь захотел?
Я молча поднялся с места и вышел из кабинета мимо посторонившегося от неожиданности капитана. И только спускаясь по лестнице на первый этаж, я услышал окрик сверху и топот ног вслед за собой:
— А ну вернитесь! Слышите, Марченко, я вас не отпускал! — это мой собеседник нагонял меня.
Он обогнал меня и встал передо мной. Тут же подошел и капитан. Я поднялся снова в тот же кабинет и, не присаживаясь и ни к кому лично не обращаясь, заявил:
— Если здесь мне будут вот так хамить с тыканьем и угрожать, то я вообще сюда являться добровольно не буду.
Капитан сопел и переминался с ноги на ногу. Мой собеседник стал мне довольно вежливо выговаривать за самовольный выход из кабинета. Пока мы перекидывались взаимными обвинениями, капитан не проронил ни слова и скоро вышел так же незаметно, как и появился.
Скоро меня отпустили, пообещав на прощание:
— Мы еще не раз увидимся!
Забегая вперед, скажу, что с этим офицером я больше так и не встретился. Со мной имели дело другие: и худшие, и получше него.
* * *
Где-то в начале нашего проживания в лесничестве к нам приехал в гости Виктор Красин. Это было уже после ареста Петра Якира и незадолго до ареста самого Виктора. Мы с ним не виделись довольно долго, это была наша первая встреча после 1968 года. У меня сложились особые отношения и с Петром Якиром, и с Виктором. С Петром у меня никогда не было тесных отношений; с первой нашей встречи у Павла Литвинова, где мы познакомились одновременно и с ним, и с Петром Григорьевичем Григоренко, уж как-то само так получилось, что я больше тянулся к Петру Григорьевичу. Должен сказать, что позже, когда я обдумывал свои отношения с этими людьми, это мне показалось странным. Дело в том, что Петр Якир обладал даром располагать к себе окружающих. Он был общителен и интересен в общении. Люди, знающие Петра, прочитав это мое суждение, могут подумать, что я неискренен. Но дело в том, что я, из-за того что ни разу не видел Петра не только в пьяном виде, но даже и навеселе, действительно был о нем такого мнения. И лишь позже, когда Петр наделал немало, мягко выражаясь, глупостей и подлостей из-за пристрастия к водке, я сменил о нем свое мнение. Я помню, как мучилась Лариса из-за поведения Петра, как переживали его падение и разложение наши общие знакомые и друзья. Я дал себе слово не иметь никаких дел с Петром. Я достаточно насмотрелся на алкоголиков и наркоманов еще в лагерях, поэтому знал, что для них нет ничего святого, нет ничего такого, на что бы они не пошли. Во всяком случае, из них при желании можно буквально вить веревочки. Неосторожности, по пьянке и по трезвости допускаемые Петром, ставили под удар тех, кто соприкасался с ним. В силу своей популярности, как сын бывшего командарма, расстрелянного Сталиным, зарекомендовавший себя активным противником незаконных действий властей по отношению к своим подданным, он стал магнитом, к которому тянулись люди не только из Москвы, но и со всей страны. Этому способствовало и зарубежное радио, которое освещало его деятельность. Лариса и многие друзья наши не раз говорили о том, что нужно как-то оградить людей от контактов с Якиром. Но как это сделать?
