И махнул я рукой на тряпки и на переодевание. Купил себе только дешевую рубашку и ремень для брюк — на всякий случай, если меня действительно освободят.
Лишь бы освободиться! И плевать мне, что я среди разодетой публики буду в зэковском.
Меня никогда не волнуют ни мнение, ни взгляды окружающих.
28 июля мои сокамерники то и дело повторяли: завтра Глухой откинется! И я тоже уже верил в это. Последнюю ночь в камере долго не мог уснуть, а проснулся самым последним.
Мы уже точно знаем, когда выводят из камеры на освобождение: часа за полтора до отправления из Соликамска поезда. Если кому ехать в европейскую часть страны, того освобождают перед уходом московского поезда, а кому ехать на восток — того перед свердловским. Томительно тянутся часы. Но вот из соседней камеры кого-то выводят, и зэк кричит на весь корпус прощальные слова остающимся товарищам. Я жду, когда загремит засов двери нашей камеры. Но никто к ней даже не подходит. Мои сокамерники начинают стучать в дверь и кричат: у нас тоже один освобождается сегодня, выпускайте! Но в ответ надзиратель громко стучит ключами по кормушке и тоже кричит:
— Без вас знаем, кого освобождать!
Зэки в ответ матюгаются и советуют мне скандалить с надзирателями. А у меня опять возникают подозрения, что снова замаячил новый срок.
Вот уже и время отправления последнего поезда. Значит, мне сегодня уже не выбраться на волю…
Зэки в камере допытываются у меня: не перепутал ли я день своего освобождения?
Настроение у меня хуже некуда!
Я падаю на нары и прикидываюсь спящим. Точно знаем и я, и сокамерники, что поезд уже ушел. Но вот минут через тридцать гремит дверь, и меня толкают сокамерники:
— Глухой, давай на выход с вещами!
В кабинете, куда меня привел надзиратель, несколько человек: двое в штатском, начальник спецчасти и начальник пересылки.
— Сейчас плохо с местами на поезд. Для вас не оказалось места, и поэтому придется машиной везти вас до Березников. Там вас посадят на поезд.
— Так в нем же, вы сказали, нет свободных мест? — съязвил я, не удержавшись. Я знал, что это тот же поезд Соликамск — Свердловск. Он идет медленно и долго стоит в Березниках. Если выехать вслед за ним машиной из Соликамска, то нагонишь его в Березниках.
— Бывает так, что в Соликамске нет мест, а в Березниках есть, — неуклюже стал выправлять неловкость начальник спецчасти.
— А если мест не будет и в Березниках, то меня опять сюда привезете?
— Хватит острить, Марченко, получайте документы, и поехали!
Чувствую ложь в словах начальника пересылки, но молчу. Я же знаю, что для освобождающихся зэков всегда есть места и билеты, их стараются во что бы то ни стало выпроводить из Соликамска, чтобы они не ошивались в городе. Что же все это значит? Что еще они замышляют?
Но от этих размышлений меня отрывает начальник спецчасти:
— Так как вы освобождаетесь с административным надзором по месту жительства, то вам запрещено отклоняться от маршрута. Вы должны ехать в Иркутскую область и никуда не сворачивать…
Я ошарашен. Я был готов услышать об аресте по новому делу, но о надзоре у меня и мысли не было. Ведь чтобы осудить, нужен материал — хотя бы липовый. И его бы собрали, это уже проверено. Но додержать меня без единого нарушения до последних минут перед освобождением, а при выходе влепить надзор — это не лезло ни в какие ворота. Это понимали и все присутствующие в кабинете.
— Надзор устанавливается администрацией того лагеря, в котором отбываешь срок. А вы — кто?
— Я начальник пересыльного пункта, — отрекомендовался один. Остальные на меня и не смотрели.
— При отправке из лагеря мне было объявлено, что я освобождаюсь без надзора.
В ответ молчание и улыбка на физиономии одного в штатском.
Тогда я прямо обращаюсь к начальнику спецчасти:
— У вас в руках мое личное дело, и там за последний год нет ни одного взыскания. Так на каком основании меня ставят под надзор?
— Я ни при чем, — стал неловко и смущенно оправдываться тот. — Я только объявляю то, что в документах, и выдаю документы. А оформляю не я.
Все мои протесты отклонялись с одним и тем же ответом: мы ничего не знаем и исправить сейчас ничего не можем. Приедете на место и там можете опротестовать в прокуратуре.
