Тот первый "КВН" с маленьким зеленоватым экраном прожил в нашей семье долго. Мать сделала для него холщовый чехол с вышитой на месте кинескопа тройкой скачущих коней и, когда вечером приходили соседи со своими стульями, торжественно снимала его и щелкала ребристой ручкой...
Феликс в то время за два года одолел три курса электротехнического института. Но дальше учиться ему стало неинтересно, и он зарылся в книги и самодельные приборы. Феликс "искал направление" и за год поменял восемь мест работы. В девятом он нашел то, что искал. Но пришлось оформиться подсобником -- иных вакансий не было. Феликса переполняли идеи и мало волновало, кем он числится.
Через год его назначили ведущим инженером. В трудовой книжке так и записано: переведен из подсобных рабочих в ведущие инженеры лаборатории в"-670.
Об этом я узнал совсем недавно.
Мы строим дом. Дело дошло до стропил, на которые ляжет крыша. Это уже не шутки.
Если залезть на вершину сруба, то увидишь под собой крышу старого дома с законченным квадратом трубы. Дом стоит, как в просторной коробочке, обнесенный толстыми бревенчатыми стенами, и ему, наверное, грустно. Он догадывается, что дни его сочтены, и новая крыша, высокая и шиферная, даст приют этим людям, которых так хорошо знает.
Планки, прижимающие влажный от моросящего дождя рубероид, поросли мохом. Краска на стенах облупилась, и доски отливают сизым голубиным цветом. Наш старичок нахохлился и угрюмо смотрит в землю. Хотя какой он старичок?.. Мой ровесник, ему нет и тридцати.
Ко мне наверх поднимается Феликс и, ухватившись рукой за укосину стропил, смотрит вниз.
-- Вот бы отец порадовался, -- стараюсь бодриться я. -- Такой домина...
Феликс молчит. Наверное, он представляет отца, с удивлением оглядывающего нашу постройку. "Угу..." -- говорит он, и я начинаю спускаться .
Феликс наваливается грудью на стропилину и смотрит вниз, на залатанную крышу. Его недвижимая фигура в старом отцовском макинтоше долго вырисовывается на фоне серого вечернего неба...
И никто не знает, что Феликс умрет через два года, вскоре после того, как мы построим дом. Дом, которым он хотел всех нас соединить.
И вот приходит время разбирать остатки старого дома. Комната. Кухня.
Мы решаем делать это в будни, узким кругом. Еще с вечера приезжает Феликс. Последняя ночевка в старых, много видевших стенах. Завтра этого дома не будет...
Феликс ходит по комнате, заложив за спину руки. Поскрипывают и прогибаются половые доски. Мы не спеша готовимся к ужину. Брат останавливается и трогает рукой потолочную балку, с которой свисает лампочка на шнуре. И я не знаю, о чем он думает: о том ли, что балка прочная и завтра легко не дастся, или вспоминает, как много лет назад вошел с окаменевшим лицом в эту комнату, чтобы попрощаться с матерью.
...Июль стоял синий, знойный, и мать все откладывала поездку в Ленинград для сдачи крови. Она чувствовала себя неважно, но откладывала. "Успеется, Коля, успеется, -- мать пила пахучие капли и, посидев в тенечке, шла стирать пеленки внука. -- Куда я сейчас по жаре поеду? Наш пункт на ремонте, надо искать другой. Димка капризничает, Надежда еле ходит, того и гляди молоко пропадет. Вот дождь пойдет, и я съезжу. Дотерплю..."
-- Шура, ты с этим делом не шути! -- сердился отец. -- Уже неделю как просрочила. Я по себе помню: организм облегчения требует -- привык. Давай я с тобой съезжу .
Надежда спала как сурок, днем ходила с изможденным лицом, и мать вставала по ночам к плачущему внуку. Я ночевал на чердаке.
В то утро отец ушел за грибами один, не добудившись меня.
Но через час его вытолкнула из леса неведомая сила, и он уже подходил к калитке, когда я с сандалиями в руках выбегал с участка, чтобы вызвать "скорую".
"Мама умирает!.." -- только и успел крикнуть я, и отец, охнув, бросил корзинку и побежал к дому.
...И потом в автобусе, когда мы ехали с кладбища, кто-то сел рядом со мной и попытался привлечь к себе. Я не хотел, чтобы меня жалели, и хмуро повернулся к окну. Я еще надеялся, что это сон. Снились ведь и раньше кошмары.
"Да-а, -- вздохнули сзади, когда ветки деревьев перестали хлестать по крыше автобуса и мы выехали на шоссе. -- Блокада свой оброк собирает... Такая молодая -- пятьдесят семь лет..." И я услышал то, что уже знал: матери требовалось вовремя сдать кровь. Восемьсот граммов. Привычка.
