— Это ленок, — сказал он со знанием дела, — хорошая рыба.
Они влезли наверх и передали удочку следующей паре — Каяри и Майте.
— Что теперь? — Лорин со страхом глядела на плавающих в пакете рыб.
— Теперь надо их почистить, — со знанием дела сообщил Ван.
— Как — почистить?!
— Обыкновенно, — вставила Хайлли, — но кажется, сначала их глушат.
— Точно, головой, — подтвердил Ван. Он сунул руку в пакет. Достал одну из рыбешек. Схватил за хвост и с силой хряпнул головой о камень.
— Теперь ты, — он передал пакет Лорин, не глядя на нее. Хайлли и Келла подошли ближе, с любопытством уставившись на девочку.
Лорин взяла ленка за хвост, стараясь не смотреть на него — но все равно бросалось в глаза, как широко рыба пялит рот, как трепещут жабры еще живого, несчастного существа с порванными крючком губами… Чикка хальту смотрели на Лорин. Девочка сжала зубы и изо всех сил — чтобы сразу наверняка — ударила рыбой о камень.
— Порядок, — удовлетворенно заметил Ван, — давай я покажу, как чистить.
Уха была невероятно вкусной, первая нормальная еда за несколько дней. Изголодавшиеся подростки моментально очистили котелок. Сидели и лежали вокруг костра, застыв от тяжести в желудках, глядя на искры, взлетающие и гаснущие в потемневшем воздухе.
Лорин встала и отошла в лес по нужде. Штаны уже высохли, и все снова были одеты. Лорин еще постояла в кустарнике, наслаждаясь тишиной, глядя в темный прогал неба меж ветвей двух высоких кедров, в звездные цепочки, прокинутые по космической бархатной мгле. Но мошкара стала уже не просто донимать — она лепилась плотными роями на незащищенную кожу, лезла в рот. Лорин вспомнила, что в Лаккамири нет ни мошек, ни комаров. Биозащита. Асири, мать Каяри, она биолог, помнится, говорила: когда вся земля станет нашей, мы сделаем так везде — насекомые не станут трогать людей, мы модифицируем хищников, ядовитых змей, акул и медуз, вся земля станет для нас безопасной. Лорин звонко припечатала шлепком комара. Пока нам надо учиться жить в настоящей дикой тайге. С мошками.
Она тихонько пошла к костру. Не доходя нескольких шагов, остановилась, не желая мешать. Маленький большеглазый Майта читал стихи по-русски.
..Не сладкий звон бесплотных райских птиц —
меня стремглав Земли настигнет пенье:
скрип всех дверей, скрипенье всех ступенек,
поскрипыванье старых половиц.
Мне снова жизнь сквозь облако забрезжит,
и я пойму всей сущностью своей
гуденье лип, гул проводов и скрежет
булыжником мощенных площадей.
Вот так я жил — как штормовое море,
ликуя, сокрушаясь и круша,
озоном счастья и предгрозьем горя
с великим разнозначием дыша…
Лорин затаила дыхание, и лишь когда голос Майты умолк, и Хайлли громко спросила "чье?" — снова подошла к костру. Села рядом с Келлой, закутавшейся в одеяло. "Это Смеляков, — ответил Майта, — хорошо, правда?" Лорин закрыла глаза. "Почитай то, что ты написал на той неделе", — попросила Келла звонким голосом. Майта послушно стал читать на ару свои стихи.
Мне кажется, мир, как младенец, мал,
Качается в колыбели.
Вот этот вдали грозовой перевал,
Верхушки вот этих елей.
И дальше еще — города, и огни,
И люди до края земли.
Потом океаны, и плавают в них
Дельфины, киты, корабли…
Как хорошо, подумала Лорин сонно. Вот этот воздух, небо, звезды… Дым костра разогнал мошкару. Стихи. Ребята рядом, все свои, и можно молчать — и так все понятно, нечего обсуждать, нечего делить.
— Как темно уже стало, — поежилась Келла.
— Ложись спать, — посоветовал Каяри, — костер затушим.
— Чего это я сразу? — обиделась девочка. Лорин деликатно вздохнула. Келла — младшая из них, хотя изо всех сил старается быть взрослой. Впрочем, многие вещи Келла умеет куда лучше, чем она, Лорин. Все-таки выросла в имата.
Ван тем временем достал свой бата — небольшой африканский барабан, сделанный собственноручно, ладони его коснулись поверхностей, бата зарокотал. Почему я не взяла скрипку, подумала Лорин. Побоялась испортить инструмент, мало ли что, скрипка у нее хорошая, редкая. А вот Ван прихватил свой бата. Как просто, казалось бы — всего лишь двусторонний барабан, а уже — музыка, уже ритм наполняет тайгу, набегает, как океанский прилив и опять затихает, и новой волной обнимает слушателей. Правая рука Явана танцует на большой поверхности бата, и левая мерно шлепает по малой поверхности, Ван играл не как музыкант, а как искусный ремесленник, колдующий над работой, будто звуки были лишь побочным эффектом труда; и тогда бесшумно поднялась Хайлли.
