— Помоги, — сказала она с акцентом, — надо его вытащить.
Я так опешил, что даже не возражал. Она знает, что делает?
Мы выволокли Нико из машины. Рядом выли сирены, ревели моторы — ОПБ наконец-то опомнилась. Нас окружали.
— Спокойно, — улыбнулась женщина, — они ничего не видят. Мы закрыты полем. Отойдем от машины.
Я держал Нико под мышки (успев поразиться тому, какое белое у него лицо), женщина-амару за ноги. Мы скатились с невысокого откоса и стали продираться средь колосьев пшеницы — здесь пшеничное поле. На шоссе за нами охранники в бронежилетах строились цепью, с автоматами наперевес, но они явно не видели нас… смогут ли они нас окружить? Если они даже не видят, в какую сторону мы идем… Правда, мы приминаем пшеницу, но ведь лан-генератор не просто делает невидимым, он как-то там смещает поле зрения.
— Стой! Мы в безопасности. Посмотрим, что с ним.
С Нико оказалось плохо. Очередь прошила грудную клетку, живот, вся пижама мокрая, тяжелая и липкая, и воняло от него, как в мясной лавке — кровью. Женщина разорвала на раненом одежду, помогая каким-то прибором вроде лазерного меча Люка Скайуокера, только маленького. Кровь медленно вытекала из дырки в ребрах, но больше кровотечений не было. Наружных во всяком случае.
— Надо прижечь сосуд, — деловито сказала она, — держи его. Вот так.
Я зажал Нико руками, чтобы не дергался, даже если придет в сознание, а она своим лазерным ножом быстро расширила рану, запустила туда руки и что-то еще делала… я уже не мог на это смотреть.
— Все. Будет жить.
Я опустил парня на землю. Приподнялся и осмотрелся. Да, они нас окружали.
Позади в поле появились еще какие-то джипы. Подъехал армейский грузовик.
ОПБ-шники справедливо рассудили, что мы не могли далеко уйти. То и дело трещали очереди — они стреляли вслепую. Могут ведь и попасть.
Я посмотрел на женщину. Она была высокая, темноволосая, неопределенно-среднего возраста, у таких возраст вообще не виден, одета во что-то полувоенное, хаки.
— Как мы уйдем отсюда?
— Уйдем. Спокойно. Ты тоже ранен, дай я взгляну.
Святой Себастьян! Все это время я действовал только правой рукой, бессознательно щадил левую, двигался осторожно — но мне не было больно, все это я делал автоматически.
И вот только теперь, когда она сказала это, я чуть не взвыл — боль перерезала и ключицу, и лопатку, просто вся левая сторона горела в огне. Колени вдруг обмякли, я медленно осел на землю. Она склонилась надо мной. Разрезала одежду, запахло палеными нитями.
— Выпей это, — прохладная узкая рука сунула мне в рот капсулу, — постарайся проглотить. Это от боли.
Она что-то там перевязывала, затягивала. Стоны сдержать было невозможно, дико больно.
— Как мы выберемся… отсюда?
— Смотри вверх, — сухо велела женщина. Я посмотрел. И окончательно ослаб. Прямо над нами в небе висела огромная летающая тарелка.
— Они не видят ее…
— Нет, — ответила женщина.
— А мы почему видим?
— Потому что для нас поле снято.
Тарелка при снижении оказалась не такой огромной, не больше среднего транспортного самолета. Правда, круглая. Точнее — спиралодиск: снизу разворачивалась спираль, переходила в блестящую серебряную грань, и вверх от этой грани скручивалась, сходилась к макушке. Каждая грань разноцветной спирали сияла собственным металлическим оттенком. Все это напоминало гигантскую елочную игрушку.
Тарелка мягко опустилась на четыре лапы, которые выдвинулись при посадке.
Я схожу с ума. Нет, я сплю. Нет, я лежу на кресле, и мне вводят галлюциногены. А плечо так болит, ну например, потому, что оно затекло, я лежу неудобно. Так не бывает. Так действительно не бывает.
В днище тарелки неожиданно открылось отверстие. Из отверстия выдвинулся длинный… язык? Что-то похожее на язык, с загнутым кончиком, и на этом кончике стоял высокий амару в такой же полувоенной одежде, как у нашей спасительницы. Высокий, чем-то знакомый амару…
— Анквилла, — прошептал я.
Он бросился ко мне.
— Клаус! — хотел, похоже, обнять, но увидел мою рану и лишь коснулся правой руки, — давай в машину, быстро!
Они вдвоем с женщиной подняли Нико, понесли. Я заковылял за ними. Странно, теперь каждое движение причиняло боль. Кончик "языка" оказался неожиданно широким, мы все вошли на этот подъемник, и он плавно стал подниматься… черт возьми, как высоко!
