О да, они любили Ольгу, но притом словно бы одолжение ей делали.
Неприятно.
А единственный человек, ради которого она некогда осмелилась поднять мятеж, пожалуй, был искренен. Во всяком случае тогда, когда спас ее от матери. И пусть в тот раз у Ольги не хватило сил отстоять семью, но что ей мешало попробовать снова? Ведь он, тот человек, остался прежним… и любил ее, иначе… конечно!
— Это залог, — сказала Ксюша.
Игнат остановился перед дверью и уже готов был постучать.
— Что? — он обернулся и нахмурился.
Не понимает?
— Шкатулка — это залог! Как у Шекспира. Отелло. Платок.
Все еще не понимает. Наверняка про Отелло он знает лишь то, что мавр задушил Дездемону.
— Он отдал шкатулку Ольге — как материальный залог своей любви, — и уже не имело значения, сколько она действительно стоила. Главное, что в его глазах это была самая ценная вещь, которой Перевертень обладал. А Ольга шкатулку приняла и обещала хранить. И это как… как обручение? Или согласие? Не знаю.
— Но потом шкатулка исчезла?
— Да.
Он начал понимать.
— Исчезла — до свадьбы. И тот, кто взял шкатулку, гнался не за деньгами. Он хотел расстроить свадьбу. — Ксюша чувствовала, что от нее ускользает нечто важное…
— Ненадежный способ. — Игнат постучал в дверь. — Есть гораздо более эффективные…
— Тогда почему?
— Выясним.
Дверь им открывать не спешили, но Игнат нажал на ручку, и та поддалась.
Почему-то Ксюша подумала, что это неспроста. Игнат вошел в комнату первым — и сразу вышел.
— Спустись вниз. И жди.
А сам, достав телефон, полицию вызвал…
Игнат с первого взгляда понял, что Светлана мертва. Она лежала на полу, подогнув одну ногу и вытянув другую, в рваном чулке. Руки ее были скрючены, спрятаны под тело, шея вывернута. Мертвые глаза смотрели с удивлением, словно Света до сих пор не могла поверить, что случившееся произошло, и именно с ней.
Плохо.
Второй труп. И тот, кто идет по следу шкатулки, останавливаться не собирается. Игнат вышел и прикрыл дверь, рыжую отправил вниз, хотел вообще сказать, чтобы она домой ехала, но передумал: пусть уж на глазах будет, а то мало ли…
Полиция прибыла быстро, и «Скорая» тоже. Констатировали смерть.
Конечно, медицинское заключение будет сделано позже, но… да, с довольно высокой долей уверенности можно сказать, что нож в груди — достаточно явная и веская причина.
Игната допросили.
И Ксюшу.
И прочих соседей, включая старушку с вязаньем, которая вдруг стала глухой, слепой и полубезумной. Она громко что-то говорила, путаясь в словах, отмахивалась и то и дело повторяла, что ничего не слышала. Вообще, никто здесь, несмотря на тонкие перегородки, ничего не слышал.
Когда полиция убралась, Игнат к старушке подошел, открыл бумажник, вытащил тысячную купюру и спросил:
— Кто еще приходил к Светлане?
— Ась? — Старушка на купюру покосилась, но из образа полубезумной не вышла.
— Я не из полиции, мне просто надо знать. Ответите, дам еще столько же.
— Идем, — подобрав вязанье, которое, как подозревал Игнат, являлось частью образа, старуха бодро заковыляла по коридору. Жила она в крохотной комнатушке, вовсе лишенной окон, в компании столь же древней, частично пооблезшей кошки, которая к появлению гостей отнеслась с полнейшим равнодушием.
Хвост — и тот у нее не шелохнулся.
— Садись, — велела старушка совсем иным тоном. — И ты тоже, девка. Нечего в дверях маяться.
Ксюша послушно присела на старенький табурет, клеенкой обтянутый. В комнате было чисто, лишь на старом пледе виднелись клочья кошачьей шерсти.
— Издохнет скоро, — старуха села на топчан. — И я следом. Так чего тебе про Светку рассказать?
Она протянула руку, и купюра исчезла в ее широком рукаве.
— А все, что знаешь.
— Я много знаю.
Вовсе не слепая она. Яркие глаза, живые, и лицо, несмотря на морщины, хранит следы былой красоты.
— Может, и про отца ее вспомнишь?
— Может, и вспомню, — согласилась старуха. Она вытащила трубку и кисет. — Только это дороже станет.
— Договоримся.
Чутье Игнату подсказывало, что этот свидетель будет из числа полезных.
Сонечка приехала в город из деревни.
Это было непросто, поскольку деревня выпускать Сонечку не желала, держала ее обязательствами и паспортом, запертым в сейфе председателя колхоза вместе с другими паспортами. И если бы не Сонечкина смелость вкупе с некрестьянской ее внешностью — была она диво как хороша, — судьба ее сложилась бы иначе. Вероятнее всего, Сонечка до скончания дней трудилась бы во благо Родины за трудодни и взаимозачеты. Подобное будущее ее не прельщало, поэтому намеки председателя Сонечка не стала игнорировать, но выдвинула встречное условие.
