Хотя… разве это Ксюшиного ума дело?
Ей со шкатулкой бы разобраться. И найти того, кто сжег ее квартиру! И озаботиться ремонтом, поиском другой работы — все-таки подозревала Ксюша, на нынешнем месте задержаться у нее не выйдет. И вообще, дел уйма, а она сидит, ест мороженое и исподволь разглядывает начальника.
— Я про шкатулку спросила, — мороженое было шоколадным и таяло стремительно, Ксюша подбирала капли языком, понимая, что все равно измажется, но удивительное дело — данное обстоятельство ничуть ее не смущало. — О том, сколько она может стоить. Ну, и про остальное тоже… тут сложный момент. С одной стороны, бабушка утверждает, что, если вещь действительно была сделана Петром для Анны Монс, она почти бесценна. То есть верхний потолок стоимости определится на аукционе, да и со временем он падать не будет.
Бабушка любила приговаривать, что антиквариат — это не только красивые вещи, но также и неплохое вложение средств. И то, что сегодня стоит тысячи, завтра будет стоить десятки тысяч. А послезавтра, возможно, и сотни.
— А с другой стороны?
— Доказательства, — вынуждена была признаться Ксюша. — Есть вещи, которые действительно принадлежали тому или иному человеку, например королю… или царю… или еще какой-нибудь исторической фигуре. Они или отмечены вензелем, или есть свидетельства того периода, вроде портретов или воспоминаний чьих-то, не суть важно, главное, что доказать эту принадлежность, в принципе, удастся. И это поднимает цену. Есть вещи, которые могли — при определенных условиях — принадлежать этой исторической личности, но… прямых свидетельств тому нет. Поэтому ценность их сомнительна.
— Вроде шкатулки?
Ксюша кивнула:
— Нет, экспертиза могла бы установить период, в который она была изготовлена. И, возможно, место, где ее делали. Но это косвенные улики. Да, появится легенда, но бездоказательная. И на цену вещи не слишком-то повлияет. Хотя, конечно, тут эксперт нужен, чтобы подробно осмотреть ее, вполне вероятно, что подпись мастера найдется, например, в механизме… или в скрытом отделении, раньше такие часто устраивали. И тогда опять же цена вырастет. Сложно все… я одного не понимаю, — Ксюша таки капнула мороженым на джинсы. — Почему он ко мне прицепился? Я эту шкатулку и в глаза не видела! Откуда она вообще появилась?!
— А вот это — интересный вопрос… Едем.
Ехать им пришлось недалеко. Ксюше был знаком этот дом — старый особняк, разрезанный на десятки коммунальных квартир. Отец приводил Ксюшу к нему, рассказывая об архитектуре девятнадцатого века, и еще сетовал, что особняк почти уже загублен, что, если вложить хорошие деньги, можно было бы вернуть зданию исконный облик, однако кому это надо?
И сейчас особняк выглядел еще хуже, чем пять лет тому назад. Ксюша приметила влажные пятна на стенах, и трещины в штукатурке, и запах плесени, стойкий, такой появляется, когда сырость держится годами.
— Когда-то здесь было красиво, — Ксюша задрала голову — потолок частично уцелел, лепнина была великолепна. — Представьте себе: свечи… ну, или уже электричество, говорят, хозяин был весьма состоятельным человеком и мог себе это позволить. Нас бы встретили слуги…
У лестницы стоял стул, а на стуле, уронив вязанье на колени, старушка дремала. Стоило им к ней подойти, как она очнулась:
— Куды?
— Туды, — в рифму ответил Игнат, указывая на второй этаж. — К Светке.
Ответ старушку удовлетворил, она кивнула и вновь погрузилась в сон.
— Любая красота проходит, — Игнат подал Ксюше руку. — А прошлого — не вернуть.
— Она ведь пыталась.
— Кто?
— Ольга.
Ступеньки поскрипывали под ногами, прогибались, грозя треснуть. Их покрывал толстый слой краски, которая местами облупилась, и в этих язвах цвет был иным. Должно быть, ступени перекрашивали время от времени, нисколько не заботясь о том, чтобы снять предыдущий слой.
— Она пыталась вернуть первую любовь.
— На полное довольствие, — сказал Игнат. — И не знаю, что было бы, если б у нее получилось.
Ксюша тоже не знала. Она вообще не была знакома с той женщиной, но почему-то живо представляла себе ее: уставшую, растерянную, привыкшую жить по чужому распорядку, подчиняться — что матери, что мужу. Она была слаба, и эта слабость вызывала у окружающих снисходительное презрение.
