Знали бы они…
За запертой дверью покоев Анны Апраксия преображалась. Она распрямляла сгорбленную спину, поводила плечами, словно сбрасывая с них неимоверную тяжесть, и черным платком отирала лицо. От жеста этого исчезали морщины, щеки становились более пухлыми, а подбородок — мяконьким.
— Садись, красавица, — всегда одинаково говорила Апраксия, указывая на креслице.
Для гаданий она облюбовала небольшой круглый столик изящной работы.
— Садись и слушай…
Знакомая, поистершаяся от прежних гаданий колода появлялась из складок юбки. И карты, послушные коротеньким пальчикам, мелькали быстро.
— Коснись, — она совала колоду под руку Анны, и когда та осторожно, дрожащей рукой — уж сколько времени минуло, а Анна не в состоянии была одолеть страх — касалась карт, ловко ее отдергивала. Сдвигала. Вновь перемешивала: — О нем думай, о касатике…
Анна думала изо всех сил, старательно вспоминая царя, его фигуру, худое лицо с вечной нервозной гримасой, усы щеткой и глаза навыкате. Привычку ходить, размахивая руками.
Апраксия метала карту за картой, склонялась над ними, глядела, и лицо ее отражалось в темной поверхности стола.
— Удача ждет его в скором времени… большая удача, которая большой прибыток принесет. Чего он хочет, то и сбудется… с войною это связано, поглянь — мечи одни выметнулись. Вот эти — вверх торчат, воевать идут, а те, мечи врагов евонных, вниз, в землю смотрят…
…И вскоре дошли до них новости, что сдался гордый Азов, покорился царю.
— А ты-то думала, что я тебя обманываю? — хихикала Апраксия, вновь берясь за колоду. — Нет мне резона лгать. Скажи, какая мне с того выгода?
Анна думала, гадала, но не могла себе этого представить.
— Вернется он, скоро вернется… — Карты вновь ложились на столик, открывая тайны судьбы. — И к тебе, красавица, кинется… встретишь его ласково — многое тебе простится, многое дозволено будет. Да только недолгой эта встреча будет!
— Уедет?
— Уедет, — подтвердила Апраксия, переворачивая карту. — Вот, глянь, видишь дорогу? Следом за солнцем тянется, туда его и манит. Ох, и неспокойная у твоего касатика душенька, вечно ей всего мало… давно ему тесно стало российское гнездо, да все не смел, боялся на свое крыло встать. А уж пора, пора…
— И что мне делать?
Карта замирает в руках Апраксии, она глядит в глаза Анны долгим тяжелым взглядом.
— Делать тебе что? — переспрашивает старушка. — А то, что завсегда делала, что у баб лучше иного-прочего выходит, — ждать…
Перевернулась карта, выставляя пугающую черноту, и Апраксия отпрянула, но тут же потянулась к ней.
— Ох ты ж…
Анна дрожала. Слышала она, будто вот такие, черные карты — верный признак погибели. И теперь, унимая колотящееся сердце, она уговаривала себя, что ошиблась.
— Не бойся, — ласково коснулась ее руки старушка. — Не смерть это. Не та, которая телесная. Душа ведь тоже умереть способна. Или не душа… нет, милая, другое что-то тут…
И вновь, и вновь раскидывала она карты, те же, вдруг сделавшись капризными, не спешили рассказать тайну, лишь раз за разом выплевывали черноту.
— Думаю я так, — утомившись, Апраксия оставила колоду, — что будешь ты одна, на распутье. Какую дорогу выберешь — пока судьбе не ясно, но выбор этот все в твоей жизни переменит. Подумай хорошенько, чего бы ты сама желала.
Ах, если бы Анне знать!
Той ночью, вновь бессонной — не помогали даже особые капли, сестрицей привезенные, — она вновь видела тени: они тянули к ней руки и шептали:
— Дай, дай, дай…
Подруга Оленьки Барской проживала в двухэтажном коттедже, обнесенном высоким забором. За забором хватило места и для английского газона, и для пары желтоватых, явно не местного происхождения, елей, и для розовых кустов, и для беседки, в которой устроилась Инга.
— Зачем нам отчество, — сказала она, окинув Игната оценивающим взглядом. — Мы еще так молоды…
Коттедж, а также алименты на его содержание, небольшого автопарка и дочери, достались Инге от третьего мужа, который был рад, что отделался от супруги относительно легко.
Но дама явно вознамерилась выйти замуж в четвертый раз.
— Так что вы хотели узнать?
Она была при полном параде, и Игнат готов был поклясться, что к встрече этой Инга готовилась не менее тщательно, чем к любому своему выходу в люди.
