Не для матери, чья опека становилась все более навязчивой. Побег ее не спас, и теперь матушка, смирившись с отсутствием Анны, звонила ей… она требовала отчета о том, как прошел день, что Анна делала, что она ела, надевала, куда ходила и с кем, о чем разговаривала… она вновь и вновь принималась твердить, что Виолетта — неподходящая для Анны компания, изводила дочь упреками, порою ударялась в слезы.
Не для Виолетты Анна живет, всецело уверенной в том, что, взяв Анну в дом, она совершила некое благодеяние, и теперь регулярно ей о том напоминавшей. Она требовала от Анны благодарности и покорности, а еще — готовки, уборки, стирки и, естественно, помощи в учебе.
Не для Стаса, который — по непонятной причине — не позволял ей разорвать отношения с ним, но с каждым разом становился все более настойчивым, требуя, чтобы Анна ушла от Виолетты. Видите ли, он счел Анну подходящей кандидатурой на роль своей невесты! Она не заблуждалась, дело тут было не в любви: Стас на нее категорически не был способен. Дело было в характере Анны. Стас искал жену, которая будет сидеть дома и не задавать супругу лишних вопросов, обеспечивать ему уют — за небольшую сумму денег и кольцо на пальце.
Нет, все эти люди были посторонними ей. А вот Перевертень, с его снулым взглядом, — врагом. Самым настоящим, лютым.
Даже после его ухода Анна не успокоилась. Она наблюдала за Виолеттой. Та, всполошенная, металась по комнате, вновь и вновь принимая решение, чтобы тут же его изменить. Выпроводив парня, который никак не желал убираться, надеясь, что его героическое поведение будет оценено по достоинству, Виолетта все же взяла себя в руки. И та самая шкатулка была извлечена из тайника в шкафу и поставлена на стол.
— Из-за нее все… — Виолетта потрогала свою шею.
— Она и правда такая ценная?
Шкатулка не показалась Анне какой-то особенной, более того, в тот момент она и не представляла себе, что эта шкатулка и есть отцовское наследство. Оно, наследство, виделось Анне чем-то куда более значительным, золотом ли в слитках, драгоценными ли камнями, украшениями… воображение всякий раз рисовало ей новую картину, и несчастный Александр в этих видениях лишался чего-то куда более дорогого, нежели деревянная пошарпанная коробочка.
— Очень ценная! Мама мне говорила… ее Петр сделал, тот, который царем был. Для любовницы…
И тут сердце Анны обмерло.
Она ведь не идиотка, в отличие от Виолетты она прекрасно представляла себе, что такое антиквариат. Шкатулка, собственноручно изготовленная Петром Первым, могла стоить сотен тысяч… миллионов…
Этих денег хватило бы на то, чтобы сбежать на край света, куда-нибудь, где есть пальмы, песок и беззаботная жизнь для юной красавицы. Ведь Анна, если разобраться, тоже красивая, не хуже Виолетты, у нее просто нет достаточного количества денег, чтобы раскрыть эту красоту.
— Вы тогда и приняли решение — завладеть шкатулкой? — Да. Это было бы справедливо. Она мне принадлежала! По наследству.
В тот момент Анна испытывала огромное искушение: взять что-либо тяжелое и ударить Виолетту по крашеной макушке.
Шкатулку взяла именно она.
И никто больше не знает, что шкатулка была у Виолетты…
Вот только вредная старуха, которая время от времени заглядывала в эту квартиру, вряд ли поверит в несчастный случай или в ограбление. А если начнется расследование, Анна окажется в числе первых подозреваемых. Нет, действовать следовало иначе.
— Если хочешь, — Анна сглотнула, — поедем вместе.
— Зачем?
— Смотри: если твоя мать рассказала этому… психу, что подозревает тебя, то теперь она с тебя глаз не спустит. Скажи, что хочешь с ней поговорить, помириться. И — чтобы наедине. Ну, о вашей ссоре старухе, мол, донесут, а это ни тебе, ни ей ни к чему. В доме никого не будет… ты начнешь с ней беседовать, а я тихонько шкатулку на место поставлю.
На тот момент этот план показался Виолетте если и не идеальным, то близким к этому.
Матушка Виолетты — Анне случалось видеть эту поблекшкю женщину с уставшим лицом — встретила дочь настороженно, но в дом впустила. А вот Анна вошла с черного хода…
— Что случилось дальше? — Я ее не убивала, — сказала Анна, заправляя прядь волос за ухо. — Я лишь собралась поставить шкатулку на место. Мы с Виолеттой отъехали бы, недалеко. Она наверняка была бы на нервах, а от этого у нее имелось лишь одно лекарство. Так что в ближайшем магазине Виолетта застряла бы надолго. А я вернулась бы за шкатулкой. Но она же истеричка… слово за слово… крики летели по всему дому. Чего она только мамаше не наговорила. И что та дура, жизнь себе сломала, и что она ненормальная и ее надо в психушку сунуть… а потом я услышала грохот.
