Неуютное место.
Игнат вышел из машины и бодро зашагал к подъезду с таким видом, словно ему уже неоднократно приходилось бывать в этом дворе и в этом доме.
Домофон был взломан, но в подъезде пахло не мочой — хлоркой.
— Нам на пятый, — Игнат подхватил Ксюшу под локоть. — Не дрожи, рыжая, уже почти все закончилось. Скоро сама поймешь…
Понимать что-либо Ксюша перестала.
Ладно, если игру со шкатулкой начал Стас, после Ксюшиного увольнения, обнаружив, что тайник пуст, он вполне мог позвонить с угрозами. И тогда ясно, что в офис пораньше он явился для того, чтобы с глазу на глаз переговорить с Ксюшей.
Вряд ли бы ей беседа эта понравилась, но вот… кто его убил?
И кто приходил к ее квартире?
И кто напал на Елену?
И пожар устроил?
Стас ведь был мертв…
И почему вдруг Димка решил шкатулкой завладеть? Откуда он вообще о ней узнал?
Игнат остановился перед металлической дверью и нажал на кнопку звонка.
— Акулина, открывай, — сказал он громко, — я знаю, что ты дома! И не дрожи, мы просто побеседуем. Я тебя ни в чем не обвиняю.
В домашних просторных штанах и рыжей майке Акулина выглядела совсем молоденькой и какой-то по-детски несчастной. Чистое личико, две косички и заколка с цветком. Взгляд исподлобья и руки, за спину спрятанные.
— Ну? — увиденное на Игната впечатления не произвело. — Сама расскажешь или как?
Акулина дернула плечиком.
— Зачем ты ее вообще взяла? Тебе же она не нужна, — добавил Игнат.
— А ему — очень даже, — голос ее остался прежним, с хрипотцой. — Проходите.
В квартире было чисто и уютно, пахло печеной картошкой и пирогами.
— В кухню идите. Там мне удобнее.
Кухонька оказалась небольшой, и новый двухкамерный холодильник занял почти все пространство. У окна ютился стол, серебристого цвета шкафчики протянулись по всем четырем стенам.
Игнат отодвинул стул и велел:
— Садись.
Ксюша решила не спорить.
— Если чаю хотите, то чайник — вот, а заварка в шкафчике.
Акулина вышла и вернулась со шкатулкой.
— Она?
Наверное. Обыкновенный ящичек самого простого вида. Ни резьбы, ни росписи, лишь тот потрясающий оттенок дерева, который появляется со временем сам собою. Вот только времени должно пройти изрядно.
— Ключа у меня нет, — сказала Акулина. — Да и не пыталась я ее открыть… взяла, и все.
Ее рассказ был простым и недолгим.
Ненавидела ли Акулина человека, из-за которого ее жизнь разломалась на две неравные половины? В одной осталось счастливое детство, юность с посиделками в беседке, заросшей жасмином, университет, мамины надежды, что Акулина сделает карьеру… предложение о работе… жених.
С ним Акулина была знакома давно, они еще в детском саду встретились, но нельзя сказать, чтобы с той поры больше не расставались. Расставались, пока однажды вновь не пересеклись на дискотеке, и уже тогда, отчаянно целуясь в темном закоулке, решили, что друг без друга им жизни нет.
И было все как у всех.
Знакомство с родителями. И родителей — между собой, это, в общем-то, простая формальность. Разговоры о свадьбе, выбор даты и список гостей, который обе стороны пытались сократить, увязая в дебрях родственных взаимосвязей. Платье, фата…
Ресторан…
Свадьба еще не скоро, ведь нужно и денег подсобрать, и вообще, в таких делах спешить не следует. Но Акулина пребывала в уверенности, что она знает, как все будет.
А потом — та вечеринка.
И пробуждение.
И грязь, которой оказалось вдруг много. Она выплеснулась не только на Акулину, но и на всех, кто был с нею связан. Акулине не верили.
Она рассказывала, объясняла и… понимала, что объяснения ее никому не нужны. Наверное, тогда она впервые поняла, что на самом деле живет одна.
И переехала в старую бабушкину квартиру, которую прежде сдавала.
Одной легче. Нет маминых слез и папиного напряженного молчания, неодобрительного, за которым читалось, что Акулина сама виновата. Нет подружек, готовых сочувствовать, но между тем уверенных — дыма без огня не бывает. Нет жениха, оскорбленного до глубины души, и даже если бы в душе этой остались крохи чувства к Акулине, то они быстро иссякли.
Как не поверить, когда все вокруг говорят одно и то же… а потом еще и беременность!
Акулина растерялась.
