Нина действительно не понимала. Но она видела, что Марк разволновался, и решила не продолжать этот разговор.
Но через день тема огня неожиданно получила свое продолжение.
Вечером Нина с Марком после ужина шли к себе спать. Вдруг Марк остановился и пнул ногой кучу хлама, выброшенного Ниной в первый же день из палатки.
— Послушай, с этим надо что-то делать.
— Что именно? — не поняла Нина. Она ужасно устала за день и мечтала поскорей растянуться на мягкой шерсти.
— Это нельзя так оставлять. Давай это сожжем!
— Что, прямо сейчас? Может, лучше пойдем спать? Да чем это барахло тебе мешает? Лежит себе и лежит. В конце концов, не мы же хозяева лагеря. Пусть они сами заботятся о порядке.
— Нет, я так не могу. Меня это беспокоит. Эти вещи забирают мою энергию. Надо их сжечь.
— Ну и жги их сам, если ты такой ненормальный! — Нина в сердцах покрутила пальцем у виска и забралась в палатку.
Она очень быстро заснула, но вскоре проснулась. Было очень тихо и темно. Она вполголоса позвала Марка. Никто не отозвался. Нина привстала и провела рукой рядом с собой. Пусто. Интересно, где он бродит?
Нина высунулась наружу. Все спали. Лишь у костра понуро чернел одинокий силуэт Марка. Ежась от холода и спотыкаясь в темноте о камни, Нина добрела до него.
— Ну что?
— Жгу, — коротко ответил он, — очень много вещей.
— А спать ты не собираешься? Уже очень поздно, ты ведь завтра не встанешь.
— Все будет в порядке, малышка! Иди ложись, я скоро приду. Пойми, я должен закончить. Это очень важно!
«Все-таки он псих!» — раздраженно подумала Нина и побрела обратно.
6
На этот раз ее разбудили крики. Открыв глаза, Нина увидела всполохи огня на брезенте палатки.
«Марк! Дожегся!» — пронеслось у нее в голове, и она пулей выскочила вон.
В лагере творилось нечто страшное. Уже потом Нина поняла, что Марк задремал у костра, в котором тлели старые вещи. Огонь же не спал. Пожирая высохшую траву, он подобрался к палаткам бедуинов. Первой загорелась палатка, где спали одни женщины с детьми, мужчины этой ночью уехали в город. Женщины с криками и визгами выскочили в ночь. Огонь уже охватил старое, высушенное солнцем полотно палатки.
Как раз в этот момент подбежала Нина. Она с ужасом смотрела на огонь, пожирающий жилище приютивших ее людей, на истошно кричащих женщин. Неожиданно в общем крике выделился один — так могла кричать самка животного, когда на ее глазах охотник убивает детеныша. И тут Нина скорее сердцем догадалась, чем поняла: «Джума! В палатке остался малыш Джума!»
Его мать рвалась в горящую палатку, но женщины, еще испытывающие первобытный страх перед огнем, не пускали ее. Они тщетно пытались залить огонь водой, но воды было мало, а ветер тут же подхватывал пламя и вновь раздувал его. Марк, оцепенев, безучастно смотрел на происходящее.
И вдруг какая-то сила подхватила Нину. Без единой мысли в голове, на одном лишь импульсе, она сорвала с себя футболку, смочила ее водой и обмотала ею лицо. Потом вылила на себя ведро воды и рванулась в огонь. Все молча, парализованные ужасом, следили за ней.
Огонь, словно плотная преграда, пытался остановить ее. Нина слышала, как шипит вода у нее на коже, и чувствовала обжигающие прикосновения языков пламени. Но вот она уже внутри. Здесь, в темноте, огня не было, лишь едкие клубы дыма, достигшие плотности ваты, заполнили палатку. Нина, стараясь не дышать, упала на колени. Она в отчаянии ощупывала пол палатки. Ее дрожащие руки тщетно шарили среди толстых одеял и прочего тряпья. Но что это?! Неподвижное тельце ребенка лежало ничком. Нина схватила малыша и, прижимая его личико к своей груди, выскочила из этого ада.
Отбежав на безопасное расстояние, она положила ребенка на землю и в изнеможении опустилась рядом. К ним подбежали женщины с водой. Они брызгали на ребенка, тормошили его. Нина жадно хватала ртом холодный ночной воздух. Она заметила, что мать ребенка почти без сознания повисла на чьих-то руках. И вдруг ночь прорезал детский крик.
«Жив!» — Нина почувствовала, как слезы потекли по ее горящим щекам.
Все зашумели, заголосили от радости, принялись тормошить плачущего ребенка, который так и не понял, что случилось. Мать малыша молча обхватила Нину руками и беззвучно заплакала, прижимаясь к ней. Неважно, что обе говорили на разных языках, сейчас им не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Слезы, бежавшие по грязным щекам Нины, девушки с далекого севера, смешались со слезами бедуинки, не знавшей другой жизни, кроме как одно бесконечное кочевье.
