— Вот оно что…
Каору почувствовала жжение в груди. Она понимала, почему Кусанаги так пренебрежительно отзывается о погибшем и почему Юкимаса Томонага выглядел так, будто сбросил с плеч тяжёлый груз.
— Точный размер долга выясняет Киситани, но, по моим впечатлениям, речь не о паре миллионов. Сумма по меньшей мере в десять раз больше. В общем, парень — полный кретин.
— Кретин или нет, но, раз его убили, преступник должен быть схвачен, — сказал Мамия, снимая кожуру с мандарина. — Итак, с какого бока зайдём?
— Орудие убийства не нашли? — спросила Каору, и Мамия кисло поморщился:
— Местная полиция прочесала довольно обширную территорию, но пока ничего. Разумней предположить, что преступник забрал его с собой.
— Ну да, оставь он свой японский меч, его бы сходу выследили, — сказал Кусанаги.
— Значит, японский меч?
— Так говорят.
— Это пока не установлено, — сказал Мамия, отправляя дольку мандарина в рот. — Погибшего пронзили острым клинком, он вошёл в спину и вышел из груди. Толщина раны — около пяти миллиметров, высота — около трёх сантиметров. Только из-за подходящих размеров и заговорили о японском мече. Единственный удар нанесён со значительной силой. Патологоанатом, делавший вскрытие, сказал, что если и правда били мечом, то убийца владеет им мастерски. Других ран нет. В лёгких не было дыма, а значит, дом подожгли после убийства.
— Меч или нет, но оружие должно быть довольно длинным, раз человека проткнули насквозь.
— Не меньше тридцати сантиметров, — подтвердил Кусанаги. — К тому же на нём должна была остаться запёкшаяся кровь. С таким по улице не погуляешь. Да и преступника могло обрызгать кровью из раны. Без машины ему не скрыться. Если бы кордоны выставили сразу после поджога, он бы давно попался.
— Не перегибай. Об убийстве узнали только после того, как нашли труп, — сказал Мамия, понизив голос — видимо, из опасения, что их услышат участники следственной группы из местных, сидевшие поблизости. — Кусанаги, продолжай распутывать личные связи погибшего, проверь, не ссорился ли он с кем-нибудь из-за денег. Уцуми, поезжай к Томонаге. Расспроси его про долги сына.
— Ясно, — в один голос ответили Каору и Кусанаги.
— Совершенно верно. Я взял его долги на себя, — спокойным тоном сообщил Юкимаса. Он пытался бодриться, но, на взгляд Намиэ, всё равно выглядел осунувшимся и измученным.
— Где он брал займы? — спросила Каору Уцуми.
— Много где. От крупных касс потребительского кредитования до совсем уж сомнительных уличных ростовщиков. Должны быть расписки, я после вам покажу.
— Буду благодарна. О какой сумме идёт речь?
— Если сложить всё, что накопилось, — пожалуй, свыше пятидесяти миллионов иен[4].
Каору, широко раскрыв глаза от удивления, принялась записывать.
Стоявшая рядом и слушавшая их разговор Намиэ вспомнила то время.
Явившиеся взимать долги мужчины вели себя по-своему благородно, но слова «компромисс» и «радушие» с ними явно не сочетались. Они заметно оживились, узнав, что у Кунихиро есть финансовая опора в лице его отца. Не угрожая напрямую, вкрадчиво и обходительно, они понемногу плели вокруг Юкимасы мягкую сеть. Кунихиро же не только не переживал за отца, видя его терзания, но, наоборот, нападал на него с ещё большей жестокостью, чем сборщики долгов.
«А кто, по-твоему, виноват?» — любил повторять он.
Это из-за своеволия родителей так сложилась его жизнь. Нормальный отец обязан вкладывать в воспитание ребёнка не только деньги, но и личные усилия. Раз уж улизнул от исполнения своего долга, возмести чем-нибудь равноценным, тогда и поговорим. Кстати, он ведь не поступил в институт. А мог бы, если бы его образованию уделяли должное внимание. Стало быть, у него есть право на все те средства, которые должны были пойти на репетиторов и на оплату учёбы в институте… Из уст Кунихиро безостановочно звучали требования денег, и оставалось только восхищаться той изворотливостью, с какой он подыскивал для них всё более надуманные обоснования. Слушая его, грустно усмехались даже сидевшие рядом сборщики долгов.
«Почему бы тебе не объявить себя банкротом?» — подумала тогда Намиэ. Но ей не хватило смелости произнести это вслух. Всё-таки она была ему чужая, а самое главное — она понимала, что чувствует Юкимаса. В глубине души он хотел извиниться перед Кунихиро. Отец не возражал против абсурдных доводов сына, потому что считал себя причиной его падения.
