— Но как такое могло случиться? — спросил фараон. — Мне кажется, что это произошло не просто так и отнюдь не по удивительному стечению обстоятельств. Я чую измену, планы которой расстроили твои преданность и смелость. Сейчас мы посмотрим на лица убитых. Давайте начнем с того, кто выпустил стрелы, стараясь преградить нам дорогу…
Джедеф, Сеннефер и командир всадников, освещая путь факелами, пошли вперед. Хемиун, едва волоча ноги, следовал за ними. Через несколько шагов, возле павшего царского коня, они обнаружили убийцу, покушавшегося на жизнь фараона. Он лежал ничком — острие копья пронзило левый бок. Он стонал, изнемогая от боли. Царь вздрогнул при звуке этого стона и, подбежав к человеку, перевернул его на спину. Тревожно вглядываясь в его лицо, фараон закричал:
— Хафра… сын мой!
Забыв о своем величии, Хуфу умоляюще смотрел на тех, кто стоял с факелами рядом, взывая о помощи. Вид убитого горем несчастного отца был ужасен. Фараон наклонился над поверженным у его ног принцем и спросил с горестным изумлением:
— Значит, это ты? Ты… сын мой, хотел убить меня? О боги, боги! Но за что? Ты хотел занять престол, не мог дождаться, когда я сам уйду в царство мертвых?..
Голос Хуфу прерывался, страдание сдавило ему грудь… Принц Хафра уже бился в предсмертных судорогах. Он продолжал хрипеть. Тяжкое молчание нависло над всеми стоявшими над телом злодея. Хемиун позабыл о своем раненом плече и грустно поглядывал на Хуфу, который молил богов избавить его от мучений сего страшного момента. Склонившись над умирающим сыном, фараон сам готов был застонать. Противоречивые мысли и чувства боролись в его сердце… Он не мог отвести взгляд от тела престолонаследника, сотрясаемого конвульсиями, но вот последняя искра жизни погасла, и Хафра навеки затих. Первый луч всходившего над лощиной смерти солнца осветил эту ужасную картину.
Фараон долго не мог двинуться с места, но постепенно величие и уверенность вернулись к нему. Он выпрямился, повернувшись к Джедефу, и сказал:
— Доложи мне обо всем, что тебе известно об этом деле.
Дрожащим от печали голосом Джедеф поведал его величеству о том, что сообщил ему офицер Сеннефер, о сомнениях, одолевших их обоих, и о том, что они предприняли для спасения своего повелителя.
— О боги! — воскликнул Хуфу. — Так это правда!
Он был застигнут врасплох подлостью человека, от которого никогда бы не ожидал ничего подобного, — своего сына, собственного наследника. Боги спасли Хуфу от ужасного злодеяния, но, исполнив свою волю, заставили его заплатить слишком большую цену. Душа престолонаследника не вознеслась на небеса, а низвергнулась в страшное подземное царство, ибо очернила себя омерзительным грехом.
Фараон остался жить, был спасен, но не испытывал от этого радости. Его сын убит, и Хуфу не ведал, как скорбеть по нему.
Утром, когда закат окрасил землю и воды Нила алым цветом, царь и его спутники вернулись во дворец. Всемогущий фараон почувствовал в своем сердце опустошающую усталость. Страшные новости между тем распространялись по коридорам дворца, неся с собой уныние и смятение. Царица Мерититес была потрясена до глубины души. Всепоглощающее пламя разгорелось в душе матери, и никакой разлив Нила не смог бы затушить его. Она отправилась к своему великому мужу, желая получить у него поддержку и утешение. Царица нашла Хуфу спящим или изображавшим сон. Прикоснувшись к его лбу холодными пальцами, Мерититес почувствовала, что лоб царя пылает подобно гигантскому костру, от которого летели в воздух искры. В испуге она прошептала: — О мой господин, ты горишь! Ты болен! Фараон открыл бушевавшие гневом глаза. С не свойственной ему яростью Хуфу пронзил супругу взглядом, источавшим огонь. Взбешенным тоном, которого никто никогда от него не слышал, он спросил свою царицу:
— Оплакиваешь ли ты своего сына, проклятого убийцу?
— Я оплакиваю свою несчастную судьбу, мой повелитель, — ответила женщина, заливаясь слезами.
Обезумев от гнева, он вскричал:
— Ты родила мне преступника вместо сына!
— Мой господин…
— Божественная мудрость предопределила его смерть, ибо трон Египта не создан для отцеубийц!
