Кирстен воззрилась на меня:
— Так вы тащите меня на вечеринку к этой дамочке?
— Он сказал, все будет в стиле семидесятых. Вы мне кажетесь девушкой семидесятых. Я ошибаюсь?
Она присмотрелась ко мне:
— На чем вы сидите?
— Простите?
— Да будет вам, Тейлор, я все признаки знаю. Это не кокаин, у вас рот работает совсем по-другому. Что-то помягче… двойной валиум?
— Кваалюды.
Кирстен едва не взвизгнула от восторга:
— Их все еще делают? Черт, где мои альбомы «Иглз»?
Мы уже подошли к дому Теренса на Мерчант-роуд — еще один тупик моей юности. Теперь здесь ряд роскошных апартаментов и заведений типа приемных пластических хирургов. Дом был облицован прекрасным гранитом из Коннемары. Вырублен гранит из земли, чтобы стать фасадом для нуворишей. Я позвонил, дверь открылась. Кирстен сказала:
— Поверить не могу, что иду на вечеринку этого маленького придурка.
— Не думал, что дамы употребляют это слово.
— А как вы думаете, как мы еще забавляемся?
Участники вечеринки толпились даже в коридоре, и да, тема семидесятых явно преобладала: мелькание света, обтягивающие штаны, бархатные пиджаки, наборные каблуки и длинные волосы. У представителей обоих полов. Музыка подозрительно напоминала «Бальный блиц».
Я пожалел, что в курсе.
Пока мы пробирались сквозь толпу, Кирстен заметила:
— Похоже, ваша эпоха.
Кто-то сунул мне косяк, я затянулся и предложил его Кирстен. Та покачала головой:
— Я не люблю чужую слюну, во всяком случае на людях.
Появился Теренс. Облегающая желтая рубашка, тесные желтые штаны с красным поясом.
Я взглянул на Кирстен:
— Он как раз подходит к вашей машине.
Со лба Теренса катился пот. Он широко улыбался до тех пор, пока не разглядел мою спутницу. Тогда он заорал:
— Ты что, совсем выжил из своего гребаного ума?
Я протянул ему косяк:
— Остынь, приятель.
К нам подошел испанец лет двадцати с небольшим, неправдоподобно красивый, взял Теренса за руку и произнес:
— Я Джеральдо.
— В смысле Джеральд?
— Si.
Мне показалось, что он когда-то подавал мне кофе на Ки-стрит. Одет он был в черную шелковую рубашку и такие же штаны. На шее — тяжелая золотая цепь. Вот эту вещицу неплохо было бы стащить в ломбард, они бы там все в осадок выпали.
Джеральд протянул руку:
— Бар вон в том углу.
Теренс потопал прочь, бормоча:
— Увидимся позже, Тейлор.
Я повернулся к Кристен:
— А ведь он не назвал вас мамой.
Бармена я узнал: тот работал в одном из пабов. Он наклонился и прошептал:
— Я не голубой.
— Я что-нибудь сказал?
— Нет… но…
Он показал на несколько пар, которые уже потеряли всякий стыд.
— Мне не хотелось бы, чтобы вы думали…
— Я думаю, нам стоит выпить.
— Понял… что желает леди?
— Виски со льдом. Две порции.
Бармен тут же выполнил заказ.
Теперь звучала «Хочешь к нам присоединиться?» Гэри Глиттера. Кирстен сообщила:
— Пусть только заиграет «Леди из деревни», и меня отсюда как ветром сдует.
Я засмеялся. Она сказала:
— Человек решил нарисовать мир. Шли годы. Он населял пространство изображениями провинций, королевств, гор, заливов, островов, комнат, приборов, звезд, лошадей и отдельных людей. Незадолго до смерти он обнаружил, что весь этот лабиринт линий не что иное, как морщины на его собственном лице.
Кирстен замолчала и залпом выпила виски. Совсем как докер. Я в последнее время повидал немало доков и потому заметил:
— Впечатляет.
— Это сказал Хорхе Луис Борхес… «El Hacedor».
— Вы бы прочли это Джеральдо.
— Да ладно, он слово «член» без ошибки не напишет.
Я вспомнил Джеффа и его цитату из Дилана и подивился, зачем люди запоминают такие странные вещи.
— И вы выучили этот отрывок наизусть. Зачем? — спросил я с недоумением.
— У меня не было выбора.
— Вы сейчас преподаете Борхеса?
Кирстен посмотрела на меня лениво и с прохладцей. Виски уже на нее подействовало, придав ее чувственности остроту.
— Да ладно, — проговорила она. — Вы уже делаете выводы. Ни о чем нельзя судить по внешним признакам. Мой муж, мой дорогой покойный муж повесил листок с этой цитатой над зеркалом в ванной комнате. Я полагаю, это застряло в памяти.
Зазвучала песня «Люди из деревни» под восторженные крики собравшихся. Кирстен сунула мне в руку пустой стакан и сказала:
