Но никаких несчастий со мной не происходит, я добираюсь до лагеря целехоньким, гордо сбрасываю с плеча тяжелую сумку с рыбой, жду похвалы, но Игнат, что-то точивший на пне напильником, медленно поднимает голову и смотрит на меня исподлобья тяжелым сверлящим взглядом.
Кузьма сидел возле костра и угрюмо распутывал «бороду» у своего спиннинга. При моем появлении он только обернулся на мгновение и с еще большим усердием занялся «бородой» — соскочившей с катушки при забросе и перепутавшейся леской. Такое случается со всеми начинающими спиннингистами.
— Извините, ребята. — Я сознавал свою, вернее, нашу вину, — но сами знаете — такое дело…
— Какое еще дело? — оторвался от «бороды» адмирал. — Может, мы мотор починили, может, нам давно дальше плыть надо было…
— Так Кылзаг же… Разве Валера… — и только сейчас я заметил, что Валеры в лагере нет. Сначала-то я подумал, что он дрыхнет в палатке или отлучился по надобности, а теперь… — Постойте… Валера что — не приходил?
— Нет.
У меня похолодело внутри. И мне тут же представилось, что он лежит где-то искалеченный, не может двинуться с места, а я прошел мимо, не окликнул его даже ни разу.
Солнце давно уже скатилось за гору с плоской вершиной, и сумерки сгущались с каждой минутой. Игнат по-прежнему молча смотрел на меня, словно я должен был что-то сказать ему или сделать. Конечно, можно было рассказать про Кылзаг, ссору и про то, в конце концов, что не я бросил Валеру, а он меня, и я в общем-то ни при чем. Но я ничего не сказал. Ни одного слова. Я понял, чего ждали от меня ребята, взял фонарик, палку, чтобы нащупывать дно при броде, и пошел обратно.
— Возьми ружье, — сказал Игнат.
Я отмахнулся. Не люблю таскать ничего огнестрельного, с тех детских еще лет не люблю, когда наш сосед по квартире нечаянно сам себя продырявил. Да и случись что, в такой мгле ружье все равно не поможет — или промахнешься, или попадешь не в того, в кого целишь. Я, правда, не подумал, что выстрелом в воздух можно просто дать знать о себе, о своем местонахождении.
В темноте и вода, и берег, трава и деревья видятся по-иному, чем днем. Все сгущается, давит, стискивает тебя. Река кажется густой, маслянистой, тайга настороженно притихла, будто только и ждет, когда ты сделаешь первый шаг, чтобы схватить, раздавить, изничтожить. И невольно вздрагиваешь, когда прокатывается по дну камень или вспархивает из кустов вспугнутая пичуга. Даже хруст сучьев под ногами отдается в ушах резко и громко.
Я перебрел Мрассу, остановился. Каким путем пойдет обратно Валера, если с ним ничего не случилось? По берегу протоки, как мы шли утром, идти проще, но нужно лишний раз перебредать Мрассу. Есть другой путь, которым я возвращался в лагерь, — через остров. Он куда короче, но там такие заросли — и темноте черт ногу сломит. Да и учел ли Валера эту возможность сократить дорогу?
И все-таки я почему-то решаю идти через остров. В конце концов, заросли Валере нипочем, а я быстрее доберусь до устья Кылзага.
Надо было бы взять ружье, пальнуть в воздух. Зря не послушал Игната. Раздвигаю руками траву перед собой и чуть не вскрикиваю: словно в костер сунул руки. Совсем забыл, что здесь растет высоченная, остро жалящая крапина. Потом валюсь в глубокую, поросшую смородинником промоину. О смородиннике догадываюсь по разлитому вокруг запаху. И тут раздается непомерно громкий хруст веток, и передо мной вырастает Валера.
— Ты? — Валера вздрогнул от неожиданной встречи. — Что ты здесь делаешь?
— Тебя дожидаюсь.
— Мог бы и в устье подождать, — как ни в чем не бывало сказал Валера. — А я, понимаешь, на омуток напал. Недалеко, за своротом как к броду идти. Ну, там еще береза такая стоит, — Валера растопырил руки. — И на закате такой клёв начался…
— Тебе лишь бы клёв, — сказал я с обидой. — А если б со мной что случилось?
— Но ведь с тобой ничего не случилось, — Валера так ничего и не понял.
— А если бы…
— «Бы» не считается.
Кусты позади меня шелохнулись.
— Считается, — послышался голос Игната. Оказывается, он шел за мной след в след, умело, по-таежному ступая, ничем не выдавая своего присутствия. У меня почему-то подкатил к горлу комок, и я выключил фонарик, хотя свет от него на меня не падал.
