Чико стоял около гостиницы. «Проспект-ов-Уитби» всегда привлекает туристов, которые летом снуют здесь, как портовые крысы. Сейчас, зимой, двери были плотно закрыты, чтобы не напустить холода, а окна затуманились от пара. Мы крались, как герои полицейских романов. Чико волновался, его розовый лоб вспотел, к нему прилипли влажные пряди.
— Привет, сэр, — по очереди поприветствовал он каждого из нас. Затем провел нас в бар и с преувеличенным пафосом заказал спиртное, словно был учеником колледжа, а мы трое — его воспитателями. Он был так возбужден, что даже бармена величал «сэром».
Интерьер гостиницы, отделанный темным деревом, был украшен искусными безделушками и каминами, но главная оригинальность состояла в том, что посетители оставляли на память тысячи визитных карточек, театральных билетов и прочие бумажонки, нанизывая их на оленьи рога. Таким образом вы чувствовали себя здесь, как жук в мусорной корзине.
Я пересек бар и вышел на балкон, с которого открывался вид на лондонскую заводь. Вода казалась густой, как масло. В порту было тихо и пустынно. Я услышал, как Долиш останавливал Чико, который пытался послать бармена в погреб именно за тем хересом, который предпочитал босс. В конце концов, когда Харримен, чтобы разрядить обстановку, заказал четыре больших кружки пива, все, не исключая бармена, почувствовали облегчение. Они вышли на балкон и присоединились ко мне. Когда мы встали в круг, содвинув, подобно жрецам, наши ритуальные бокалы, Чико сказал:
— Он за рекой.
Я промолчал. Харримен тоже. Поэтому Долиш в конце концов произнес:
— Как вы узнали об этом?
— Я действовал согласно инструкции, — ответил Чико.
— Объясните, — потребовал Долиш.
— Я довел его до дверей. Он вошел внутрь, и я направился за ним. Когда я вышел на балкон, он уже спустился по этой железной лестнице, взял шлюпку и на веслах поплыл на тот берег. Я позвонил в контору и предложил поднять по тревоге речную полицию. Мой осведомитель уверен, что он греб к большому серому катеру, который стоял у пристани Лэвенда. Это катер с польского судна. Я опознал его.
Долиш и Харримен повернулись ко мне, но я не собирался выставлять себя дураком перед Чико. Я глядел на его галстук и думал, почему он украшен орнаментом из лисьих голов.
Долиш и Харримен перевели взгляд на польское судно. Долиш заявил, что они оставляют Чико на мое попечение. Они сели в машину и отправились в полицию управления лондонского порта.
— Вы не будете против, если я закурю? — сказал вежливый Чико и достал большой кожаный портсигар.
— Если вы не будете мне рассказывать о восхитительной бутылочке вина, которую обнаружили прошлой ночью.
— Я не буду, сэр, — согласился Чико.
Небо раскраснелось, как кожа на шраме, в него упирались могучие стрелы портовых кранов. С пристани доносился запах особого горючего, которое, как говорят, используется для заправки судов и плавания в туманную погоду.
— Вы мне не верите? — спросил Чико.
— Меня это не касается, — сказал я. — Просто «бабуля» захотела показать нам, как следует работать, так что пусть потешится.
Мы пили пиво и смотрели на медленно текущую реку. Из-за поворота вынырнул полицейский катер, направляясь в сторону улицы Розерхиз. На корме Бернард, Долиш и Харримен разговаривали с полицейским, старательно отворачиваясь от польского судна.
— Что вы обо всем этом думаете? — спросил Чико.
— Давайте-ка прокрутим все сначала и помедленнее, — отозвался я. — Итак, этот человек привел вас к гостинице. Как вы добирались?
— Каждый из нас ехал на такси.
— Вы видели, как он вошел в двери бара?
— Да.
— Как далеко от него вы находились?
— Я подождал в такси, пока он расплачивался, заплатил своему таксисту и велел ему ждать. Спустя минуту я был в баре.
— Целую минуту?
— Как минимум, — уточнил Чико.
— И вы сразу пошли за ним на балкон?
— Ну, я не увидел его в баре. Единственный выход был через балконную дверь.
— Вы сами так решили?
— Ну, я не был вполне уверен, пока не переговорил на балконе с моим осведомителем.
— И что он сказал?
— Подтвердил, что какой-то мужчина прошел через балкон, спустился по лестнице и отплыл на лодке.
