— Ты путешествуешь налегке, — сказала я, кивая в сторону сумки.
— Это всё, что у меня есть, — оправдывался он, — вот, взгляни на это.
Он с гордостью протянул паспорт и раскрыл его передо мной.
— Час его сделал для меня, разве не здорово? — засмеялся он, как смеются дети.
— Нам пришлось заплатить, чтобы люди сказали, что они знают меня свыше двух лет, потому что я столько переезжал, что скорее в аду найдётся моё свидетельство о рождении.
Эта ночь стала для меня откровением. Джими оказался много опытней и в постели, чем все предыдущие мои друзья. Он творчески подходил к этому. До того как я встретила Джими, секс был для меня не более, чем времяпрепровождением, продолжением подростковой тусни. Он был первым мужчиной, с которым я не стремилась расстаться. Я не испытывала ни малейшего сожаления, когда связь рвалась, ни с Китом, ни с Брайаном, потому что я предпочитала видеть в них только хороших друзей. Но с Джими я чувствовала нечто совершенно другое. Я хотела видеть в нём моего любовника так же сильно, как моего друга.
На следующее утро меня разбудил звук поворачивающегося ключа в замке входной двери и Линда Кит ворвалась в номер ещё до того, что я могла предпринять, что–либо сделать. Вырвав гитару из футляра она замахнулась ею, как если бы хотела ударить нас по голове.
— Стой, подожди! — запротестовал Джими, в то время как я тонула под тяжестью его тела, которым он пытался защитить меня. — Только не гитарой!
Она замерла, очевидно, раздумывая над чем–то, и развернулась на каблуках. Ураганом она вылетела из номера с гитарой в руках. Мы вскочили с постели и, завернувшись в простыни, выглянули в окно. У тротуара стоял тёмно–синий ягуар, и ни одной машины, на которой мы могли бы догнать её. Мы видели как она, бросив гитару на заднее сиденье, вскочила внутрь и уехала.
О, мой бог, — раздался стон Джими, как если бы кто–то ударил его в живот, — только не мою гитару.
Вначале я не поняла насколько вся ситуация была для него серьёзна, но он рассказал мне о своём детстве, когда у отца не было денег купить ему гитару и он сам натягивал верёвки–струны на швабру. Он рассказал мне о своих чувствах, когда у него появилась, наконец, своя гитара и как она стала частью его самого. Я видела, что ещё чуть–чуть и сердце его разорвётся.
— У меня нет денег купить другую, — признался он, — и Час уже растратил все свои деньги. Без моей гитары мне остаётся только сдаться и уехать домой.
Пока мы говорили, зазвенел телефон. Джими поднял трубку и дал мне понять, что звонит Линда. Он слушал внимательно, потом стал просить, потом видно пришлось согласиться с её требованиями.
— Она сказала, что получу назад свою гитару только в том случае, если избавлюсь от тебя, — сказал он мне, повесив трубку. — Она перезвонит через двадцать минут. Тебе надо уйти. Я позвоню тебе, когда всё уладится.
Я видела панику в его глазах, было не время возражать, я встала, оделась и в полном смятении отправилась обратно к себе на Гюнтерстоун–Роуд. Он уверял меня, что это не его девочка, но ведёт–то она, как если бы была ею. А если она будет ему угрожать и настоит на том, чтобы мы не виделись больше? Значит ли это, что я видела его в последний раз? Я не могла поверить, что он выберет меня, а не такую красавицу как Линда Кит.
Он позвонил днём, я удивилась сама себе, насколько приятно было мне слышать его голос.
— Она ушла, ты можешь вернуться.
— Она принесла гитару?
— Да, — вздохнул он с облегчением.
Позже Час подшучивал над нами, что Джими пришлось переспать с ней за гитару. Джими же продолжал настаивать и отрицал это. Много лет спустя Джими признался мне, что оставался с Линдой в нью–йоркском Хилтоне, пока Кит Ричардс был на гастролях. Люди говорят, это была одна из гитар Кита, которую позаимствовала Линда, но по словам Джими, она купила её специально для него, поэтому она ею так легко распорядилась в то утро. Позже я встретила ещё одну девушку, её звали Кэрол, и она мне рассказала, что перед самым его отъездом в Англию, она купила в Нью–Йорке ему гитару. Думаю, теперь нам этого уже никогда не выяснить. Так много разных выдумок и рассказов вокруг короткой жизни Джими, что иногда невозможно добраться до сути. Полагаю, такое происходит со всеми, кто умер молодым и знаменитым и кто не оставил о себе никаких дневников, тогда как в воспоминания других со временем вплетаются их собственные фантазии.
