— О, Катлин, как ты? — обрушился на меня её водопад. — Столько лет, я так скучала!
Я не могла выдавить из себя ни одного слова, мой язык одеревенел, губы онемели. Мать–настоятельница тактично вышла, оставив нас наедине, и Лил зажурчала ручейком. Помню только, что она всё время говорили «мы» и я никак не могла понять, что она этим хотела сказать. Была ли она всё ещё с Томом, тем чудовищем, который увёл её той ночью много лет назад? Все эти годы я, совершенно забыв про него, представляла свою мать, одиноко живущую где–то, и даже не предполагала, что Том может вернуться в мою жизнь. Я гнала от себя эту мысль и очень старалась обрадоваться встрече с мамой.
— Может тебе что–нибудь нужно? — в конце концов спросила она.
— Ну, — я пожала плечами и, подумав с минуту, сказала:
— Думаю, мне нужны новые туфли.
— Спроси разрешения, может они отпустят тебя со мной сейчас и мы съездим за покупками, — предложила она.
Я кивнула и она поделилась этой идеей с только что вошедшей матерью–настоятельницей, обещая, что потом проводит меня обратно в монастырь, и сказала точно на каком автобусе мы вернёмся из Дублина. Мать–настоятельница согласилась, хотя я почувствовала, что ей такое предложение оказалось не по душе. Думаю, она не хотела меня расстраивать и говорить, что я не должна пропускать занятия.
Добравшись до Дублина и купив мне туфли в обувном магазине на О'Коннелл—Стрит, я понемногу начала оттаивать. Мне было хорошо от мысли, что мама вернулась и что мы поехали в магазин. Это придавало мне уверенности. Увидев, что я повеселела, она задала мне вопрос.
— Как ты смотришь на то, чтобы вернуться и жить снова у меня?
— Ой, это бы было здорово! — воскликнула я.
— Ты бы ходила в нашу римско–католическую школу при монастыре, — сказала она, полагая, что я увлеклась религией, — в Честере, где мы живём.
— Хорошо, — сказала я. Мне понравилась эта идея, хотя я и заметила, что уже во второй раз у неё проскользнуло «мы».
— Нам нельзя возвращаться в монастырь в Шхерах, — сказала она в задумчивости, — потому что не думаю, что они, вот так просто, тебя отпустят со мной. Нужно будет заполнить кучу бумаг. А нам ведь совершенно не хочется это делать, правда, а?
— Да, наверно.
Я толком не представляла, что она хочет этим сказать, но мне нравилась мысль снова пуститься в приключения.
— Я куплю билеты, — она полезла в сумочку, — на паром в Англию. И если мы сейчас же отправимся, то успеем до вечера попасть домой.
Я всё ещё не была уверена к кому мы приедем, если отправимся домой. Но я так боялась услышать её ответ, что не стала ни о чём её спрашивать. Мы благополучно сели на паром, но когда берег Ирландии стал исчезать за горизонтом, она вдруг начала мне говорить, что живёт с Томом и как хорошо будет жить снова одной семьёй. Самые страшные подозрения подтвердились. У меня всё внутри похолодело. Наше время, проведённое вместе, сейчас вот–вот кончится, мечта умерла всего через несколько часов как родилась. Я хотела быть с ней, но я не хотела видеть того мужчину, который уничтожил всё моё детское счастье.
Когда, наконец, мы добрались до их небольшого дома на Филлипс–Стрит в Честере, Том нас уже встречал и старался из всех сил понравиться своей падчерице, придя на всё готовое. Настроение у меня было мрачное и я не шла ему на встречу.
— Я заварил вам чай, — сказал он, усаживая нас за кухонный стол.
От нервного перевозбуждения я не могла произнести ни слова. Когда передо мной поставили чашку, я сделала слишком большой глоток и горячая вода попала не в то горло. Я стала задыхаться. Они быстро уложили меня на спину и, кричали, как по–написанному, что мне следует делать, чтобы вернуть дыхание, а в это время я боролось за воздух, в полной уверенности, что Том намеревался меня убить. Было очевидно, что он не хотел со мной жить, так же, как я не хотела с ним.
Я не умерла тогда от того, что захлебнулась, но я подумала про себя, что он попытается убить меня ещё раз.
Он внушил мне страх, этот безобидный человек. Я повесила над кроватью распятие, надеясь, что Иисус защитит меня от него. Если даже он заходил в мою комнату, стараясь быть дружелюбным, я сжималась, как собака в ожидании удара, лихорадочно соображая как увернуться от его цепкой хватки, если, вдруг он взмахнёт кнутом.
