К счастью, вскоре ей представился шанс начать жизнь с чистого листа. В 1921 году Луначарский официально предложил стареющей танцовщице открыть школу танца в Москве. Она в ответ первой из артисток Запада приветствовала новое революционное государство и даже не поехала – побежала... Но от себя далеко не убежишь. В Советской России её настигла новая роковая страсть.
На одном из приёмов, организованном в особняке, выделенном ей для школы "экспериментального балета", появился златокудрый Сергей Есенин. Он был околдован: не зная ни слова по-английски, снял обувь и станцевал какой-то дикий танец. Но Айседора всё поняла: она гладила его по голове, повторяя всего два русских слова – "ангель" и "чьорт". Через три часа после знакомства они уехали вместе в колдовскую русскую ночь...
Ей было 44 года, ему – 26. Но для обоих эта страсть была последней, дикой, изматывающей. Дункан пыталась забыться в танце. "Айседора танцует всё, что другие говорят, поют, пишут, играют и рисуют, – сказал о ней Максимилиан Волошин, – она танцует "Седьмую симфонию" Бетховена и "Лунную сонату", она танцует "Primavera" Боттичелли и стихи Горация".
Финал жизни Есенина и Дункан был трагичен. Поэт покончил с собой в ленинградской гостинийe «Англетер» в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года.
Узнав в Париже о самоубийстве Есенина, в том самом номере, где они жили во время первой совместной поездки, Айседора призналась: "Я была потрясена смертью Сергея, но я рыдала и страдала из-за него так много, что, мне кажется, он исчерпал все человеческие возможности для страдания".
Ей и самой оставалось жить недолго. Она мечтала умереть красиво — в морских волнах. А смерть ей принес её любимый предмет гардероба — шарф. Осенью 1927 года, рассказывает один из мемуаристов, обмотав шею длинным алым шарфом с вытканными на нем солнечной птицей и лазоревыми цветами, она села в свой небольшой гоночный автомобиль. Машина рванула с места, но не проехала и ста метров. Конец алого шарфа порывом ветра затянуло в спицы колеса... Голова 50-летней танцовщицы резко упала, ткнувшись лицом в автомобильную дверцу. Алый шарф задушил её. Едва шарф разрезали, чтобы освободить шею Дункан, толпа накинулась и расхватала искромсанные обрезки — на счастье. На ее могиле лежал венок из красных роз «от скорбящей России».
Дункан создала свой стиль, свободный от стереотипов и школ. Ее танец выражал "волнения души". Для нее была важна красота, простая и сложная, как сама природа. Движения Айседоры не требовали жесточайшей, изнурительной подготовки. Программа Дункан включала технику перевоплощения в образ, умение сделать музыку символом для движений души, а выразительным жестам придать живописность. Художественный результат импровизационен по своей сути, на сцене он выглядит интуитивным озарением.
Портреты и фотографии не могут передать божественной мелодии движений Айседоры. Самым верным "документом" становятся отзывы... поэтов. Ибо танец Айседоры ассоциативен и метафоричен. "Музыка претворяется в ней и исходит от нее" (Максимилиан Волошин). "...В ее улыбке была заря. В движениях тела - аромат зеленого луга. Складки с туники, точно журча, бились пенными струями, когда она отдавалась пляске вольной и чистой" (Андрей Белый).
ИЗ ФУТУРИЗМА - В РЕВОЛЮЦИЮ
Известный поэт революции В.В. Маяковский был на Кавказских Минеральных Водах в 1927 году. В тот год до сентября он успел побывать в приволжских городах, на Украине и Белоруссии, за границей — в Варшаве, Праге, Париже, Берлине — и снова в Харькове, Донбассе, Крыму. На курорт Маяковский приехал не отдыхать, не лечиться. Он говорил, что здесь собираются люди со всего Союза и, послушав его, они увезут его стихи, его мысли в самые отдаленные уголки страны.
Где только можно он искал личного общения со своими читателями. Находились люди, твердившие, что его не понимают массы, что надо писать, как все. Быть как все, и писать как все создатель новых форм поэзии просто не умел. Поэт-трибун хотел, чтобы все поняли: его стихи с непривычными для тех лет разговорными интонациями созданы для чтения вслух «не для альбома тети, а для площади...».
