Тут Кэндзо предложил выпить кофе, пока он не остыл, и послышалось неуверенное звяканье чашками.
— Понимаем, — через некоторое время сказал Токунага, — вы говорите о нашем хулиганстве в школе.
— Может, не к месту просить вас теперь, когда вы пришли с извинениями, — сказал Кэндзо, — но я, действительно, именно об этом. Нельзя ли вашими силами покончить с хулиганством?
Ребята задумались, и, наконец, Сакасита сказал неуверенно, будто советуясь с двумя остальными:
— Что толку, если только мы прекратим хулиганить…
— Хулиганит ведь не только наша компания, — пояснил Татикава. — Есть еще две группы.
Токунага, казалось, вышел из себя от их несообразительности.
— Да нет, Годакэн-сан… — сказал он, но тут же спохватился — наверняка, они в своей компании всегда называли Кэндзо «Годакэн» — Годай-сан имеет в виду, чтобы мы заставили их прекратить хулиганить.
— Мы? — Татикава, похоже, удивился. — Будет драка.
— О! Давайте, давайте! Мы выступим как защитники справедливости, — Сакасита оживился, как всегда не задумываясь о последствиях.
«Никакой он не защитник справедливости. А просто хочет поучаствовать в драке», — подумала про себя Тамако, хорошо знавшая Сакаситу.
— Слушайте, так не пойдет, — возразил Токунага. — Если мы передеремся между собой, это ведь будут все те же школьные беспорядки.
— А, ну да.
— Что, уговаривать их будем? — снова удивился Татикава. — Они побьют нас — и все.
— Будем делать это так, чтобы не побили, — сказал Токунага и, повернувшись к Кэндзо, добавил, — мы попробуем. Не знаю только, получится или нет.
Затем все трое замолчали.
— У вас должно получиться!
Как только Кэндзо это сказал, Токунага поднялся, Татикава и Сакасита тоже встали.
— Кстати, мой отец… — сказал Токунага при выходе, — если вы не против, он хотел бы попросить вас снова писать вывески в стиле кайсё[19], как раньше. Он говорит, что сейчас нет человека, который бы писал в этом стиле.
— А, Сётаро? — Кэндзо смущенно заулыбался. — Он мог бы не чиниться и позвонить мне сам. Хорошо. Передай отцу, что я готов прийти к нему хоть завтра.
* * *
В пору новогодних распродаж в «Рекламную контору Токунага», так называлась лавка вывесок, которой владел отец Хироси, нахлынуло множество дополнительных заказов, и все работники, включая хозяина, трудились без выходных. Кэндзо, захватив с собой обед, уходил в контору, находившуюся за станцией, и работал в уголке просторной мастерской, делая в стиле кайсё рекламные листы с ценами на специальные предложения, которые вешают при входе в магазин. Тамако не знала, что дедушка такой искусный каллиграф, и теперь зауважала его еще больше, однако, по словам Кэндзо, для людей старшего поколения подобное умение было само собой разумеющимся.
Теперь после школы Тамако нередко заглядывала в «Рекламную контору Токунага» и даже подружилась с Хироси. Он и его товарищи, похоже, начали воплощать в жизнь то, о чем попросил их Кэндзо. Они то и дело вели какие-то переговоры с учениками других классов, громко спорили, прибегали на звук разбиваемых стекол, и порою им здорово доставалось, так что Хироси какое-то время ходил с разбитой губой.
— Прости. Это ведь все из-за того, что сказал мой гранпа, — извинилась Тамако, когда они вместе с Матико втроем возвращались домой, и Хироси ответил с непривычной для него радостной улыбкой:
— Ничего страшного. Все в порядке.
— Надеюсь, вы не собираетесь жертвовать своими жизнями?
— Нет уж. Это, пожалуй, чересчур!
Хулиганские выходки вроде нападения на учителей, драк и битья окон постепенно шли на убыль, но зимние каникулы наступили еще до того, как деятельность Токунаги и его компании успела принести заметные плоды.
В Рождественский сочельник Кэндзо подарил сыну шарф, а невестке платок. Тиэко, покраснев, извинилась перед свекром:
— Простите, мы совсем не подумали о подарке для вас.
— Ничего. Это родители должны дарить детям рождественские подарки, а не наоборот.
— А для меня ничего нет? — недовольно спросила Тамако, и Кэндзо обратился к сыну с женой:
— Думаю купить Тамако костюм. За этот год она сильно выросла, и ей, наверно, уже все стало мало.
