Обморок можно было бы объяснить волнением или тем, что я резко опустила голову с кровати, потянувшись к дневнику. Но только я знала, что причина была в другом — вместо признания на странице зияла дыра с опаленными краями. Словно кто-то испепелил мои слова.
— Что с тобой, Сия?
Санджай стоял надо мной и держал в руках пустой стакан, а я была мокрая от воды. Я заплакала, закрыв лицо ладонями. Сначала тихо, стесняясь своих слез. Потом громко, с метаниями по кровати, терзанием простыней и избиением подушки. У меня началась истерика. Не знаю, чем объяснить это состояние: болезнью, слабостью или растерянностью, но меня словно молотом по голове ударило от осознания, что в нашем мире существует магия, а в дневнике живет зло, убившее кучу народа. Мне стало страшно.
Пришла в себя на коленях у Санджая — мое тело буквально прилипло к нему. Находись я в здравом уме, ужаснулась бы от того, что вытворяю. Но мозг под воздействием панической атаки отключился.
— Что с тобой, Сия?
— Унеси дневник. — Зубы клацали, было трудно говорить. — Сожги, утопи, закопай, но чтобы я его больше не видела.
— Уф, — выдохнул Санджай. — А я-то испугался, что теперь точно придется жениться на тебе. А все дело в дневнике. Мне даже как-то обидно.
Его насмешливый тон вернул мои мозги на место. Я завозилась, чтобы слезть с колен мужчины, но он придержал меня.
— Сия. Что происходит?
— Я не могу сказать. Но это связано с дневником. Ты видел дыру на странице?
— Какую дыру?
— Я очень не хотела, чтобы ты увидел одну запись, и дневник исполнил желание.
Санджай позволил мне слезть с него и взял дневник, который так и лежал на полу.
Провел пальцами по обожженным краям.
— Я нашел твою дверь открытой. Кто угодно мог побывать в доме и поджечь страницу. Та же самая Анила.
— С чего ей поджигать чужой дневник?
— Что здесь было написано?
Я смотрела на него во все глаза, но губы сжала так, что стало больно.
— Сия, это важно.
— Я не могу сказать, — едва выдавила из себя. — Это личное.
— Это личное задевает еще кого-то?
Я кивнула.
— И этот кто-то находится в одной комнате с тобой?
Опять кивнула.
— Напиши еще раз. Прямо сейчас. Можешь мне не показывать.
Карандаш в моей руке ходил ходуном, и я едва сумела вывести несколько слов.
«Я влюбилась в Санджая Дата…» — На этом месте с громким хрустом сломался грифель. Может, и не было этого звука, похожего на выстрел, и всего лишь сказалось напряжение от ожидания чего-то страшного, но мои нервы не выдержали, и я отшвырнула от себя дневник, который, упав на пол, захлопнулся.
— Не дотронусь больше до него, — прошептала я, забираясь в постель и опять накрываясь с головой.
— Мне придется самому его посмотреть.
— Пусть. Мне уже все равно.
Лежа под покрывалом, я чувствовала себя загнанной жертвой охотников, забившейся в глубокую нору и прислушивающейся к звукам извне.
— Трусиха! — Санджай сел на кровать, придавив край покрывала. — Вылезай. Ничего не произошло.
Я точно психованная. Накрутила себя. Устроила истерику, увидев сгоревший клочок бумаги. Стыдно-то как…
— Ничего не произошло, — повторил Санджай, — кроме одной важной вещи.
Я замерла.
— Ты мне тоже нравишься. Очень.
— Даже такая толстая?
— Разве богини толстые?
— И брови у меня не черные.
— Совсем ребенок.
Я открыла лицо.
— Я как холст, на котором забыли нарисовать, — решила переубедить Санджая.
— Это свет. Такой ослепляющий, что цвета разглядеть невозможно. Но достаточно закрыть глаза, и в темноте поплывут радужные пятна.
Я заулыбалась. Мне понравилось сравнение.
Санджай же был серьезен.
Он смотрел на меня, а я, вдруг испугавшись, что выгляжу заплаканным чучелом, закрыла лицо ладонями.
Санджай зашевелился.
В голове рисовалась картина, что сейчас он потянется ко мне, раздвинет руки, скажет: «Ты самая красивая на свете» и нежно поцелует.
Я перестала дышать.
Потом воздух кончился.
Убрав ладони от лица, обнаружила, что Санджая в комнате нет.
Я точно не Царевна-лягушка. Стрелу вроде поймала, а целовать отказались.
