Мост дружбы - страница 74

– Откуда вы их знаете? – спросил пораженный Андрей.

– Дружба детства… Позвольте, я помогу вам встать. Ваш павильон отстояли американцы, потому что среди них очень много есть друзей Карцева и Денисюка. Теперь будет еще больше друзей, друзей вашего проекта, друзей мира. Об этом я произносил вчера в сенате горячую речь. Боялся, что загорится кафедра. – И он рассмеялся. – Почтенные сенаторы кряхтят, но вынуждены соглашаться, что мосты лучше бомб. Честное слово! А если мост еще и выгоден, обеспечивает дешевизну транспорта, то, верьте, американцы еще не забыли, что они деловые люди. Вот и получается, что американским ребятам и советским ребятам есть смысл сблизиться.

Андрей и Степан смотрели на молодого сенатора, о котором уже знали, что он в детстве совершил путешествие зайцем, прикинувшись немым, до Советского Союза, а потом через всю нашу страну. Он был первым среди американских друзей Арктического моста.

Упрямство – оружие слабых.

Упорство – орудие славы.

В час затишья ветер рождала только скорость. Воздух бил в лицо, толкал в грудь. Глиссер несся, готовый выскочить из воды, оставляя за собой единственные в море волны.

Море! Черное море! Сейчас оно было синим. Но какая это была синева! Лиловая, грозная, почти черная синева… Море, безмерно огромное, как мир, бесконечно разное и прекрасное, вечное, как движение! Могучая стихия, с которой не устает бороться человек, побеждая ее сначала веслом, потом парусом, наконец, паром, электричеством и ныне атомом… Упрямая стихия, которая не хочет признать власти человека и требует от него дань жизнями самых дерзких, самых смелых! Море! Черное море!

Так воспринимал душой море Сурен Авакян, горец, сухопутный человек. Для моряка оно иное – строптивое, часто опасное, с которым всегда надо быть начеку. Сурен же захвачен был морем, оно было для него ослепительным, радующим простором с таинственной и страшной глубиной…

– Ах, Черное море – кавказское море! – только и мог выговорить он, наделяя море высшим эпитетом, какой только мог придумать.

Стоявший с ним рядом озабоченный моряк улыбнулся. Он держался, как и Сурен, рукой за поручни, замыкая тем самым сеть наушников и микрофонов, заключенных в шлемах.

– Вот уже и плавающий док, – заметил он.

– Какой там док! При такой погоде просто плавающий курорт! – засмеялся Сурен, поблескивая антрацитовыми глазами. Он сорвал шлем и стал размахивать им в воздухе, словно с плавучего дока его можно было увидеть. Ветер завладел его волосами и мгновенно пригладил их.

Командир глиссера сказал:

– Не думаю, что курорт… Прогноз погоды скверный.

Сурен, заметив, что с ним говорят – из-за рева моторов он ничего не слышал, – снова надел шлем:

– Ай-ай! Какая красота! Пароход, как кабардинский жеребец, на дыбы встает!

Моряк осуждающе покачал головой.

– А что? Опасно так, носом кверху? – заглянув в его глаза, спросил Сурен.

Вместо ответа моряк кивнул на горизонт.

На его дуге виднелось судно с тонкой, наклоненной назад трубой и двумя мачтами. С первого взгляда оно могло вызвать тревогу: бушприт корабля был задран вверх, корма почти касалась воды. Весь корабль словно на самом деле пытался встать на дыбы. Что-то длинное, спускавшееся с кормы, продолжая линию палубы, сразу за кораблем исчезало в волнах.

– Я так полагаю, – сказал моряк. – Трубы – не кабель. Нельзя их таким способом спускать.

– Слушай, и я так думаю, – доверительно сказал Сурен, понизив голос.

Моряк удивился:

– Я считал вас в числе первых энтузиастов строительства.

– Правильно считал! Очень правильно! Знаешь, зачем я еду?

– По морю не ездят, а плавают, – поправил моряк.

– А мы ездить хотим! В самой морской глубине ездить станем на колесах! И я хочу весь туннель в глубине сделать, наверх и носу не казать! Жаль только, такой красоты не будет видно. Эх, моряк! – И Сурен потряс кулаками. – Что я придумал, ай, что я придумал! Андрейка как рад будет! Обязательно меня задушит. Мне подпорки под ребра нужны. Очень требуются…

Моряк смеялся. Веселый попался пассажир!