(принцип Аристотеля), то есть в самом сердце ее содержится смысловое зияние. Таким образом, то, что представляется метафорой загадки, – не вполне метафора.
(b) Формально народная загадка представляет собой бином, состоящий из фигурального описания некоторого предмета и простой и краткой разгадки. Форма эта обманчива, так как описание – не вполне описание: оно столько же затемняет предмет, сколько описывает его. Вывести разгадку из описания как правило едва ли возможно, потому что отношение описания к его разгадке не один-к-одному; каждое описание по крайней мере потенциально допускает ряд разгадок. Так что и разгадка – не вполне разгадка. Между двумя членами биномиальной формы загадки пролегает смысловое зияние. Народная загадка существует на краю рациональности.
В этих тезисах представлены два аспекта зияния. Но по сути нам знаком и третий – несхождение между аристотелевым определением загадки и фактической картиной многообразия ее форм. Это не недоразумение, а одно из проявлений особого характера логики загадки. Тут требуется отдельное рассмотрение, и мы займемся им в следующих главах. Зияние в итоге проявится как кардинальный структурный концепт для понимания загадки.
6. О загадке как общественном достоянии и О силе рационалистических предрассудков
Систематическое изучение загадки началось в XIX веке. В этой молодой истории, как уже было сказано, можно выделить два периода: филологический, вторая половина XIX – первая половина XX века, и этнологический, или антропологический, – вторая половина XX.
Филологическая традиция опиралась на интуитивно определяемые стилистические наблюдения и шла по пути их анализа с точки зрения разгадки. Определение загадки Аристотеля было отличным отправным пунктом как потому что филологам свойственно начинать с классической античности, так и потому что определение загадки в качестве своего рода метафоры укладывалось в рамки учений о стиле, важных в ту пору. Филологическая традиция рассматривала загадку как текст, не принимая во внимание реальных условий ее загадывания и разгадывания. Универсально разделяемой догмой в этой традиции было представление, что загадка должна быть разгадана с помощью индивидуальной остроты ума. В этом ключе проходил анализ загадки.
С наступлением этнологического периода в истории изучения загадки совпало появление новых полевых данных, в виду которых, казалось бы, стал необходим отказ от представления о ее разгадывании усилиями индивидуальной остроты ума. Но новые сведения остались на периферии внимания. Дело в том, что этнологический период характеризуется своеобразной раздвоенностью. С одной стороны, этнологи, в отличие от прежних этнографов, вносят некоторые принципы наблюдения, обостряющие зрение, и в этой связи происходит значительное накопление важных полевых данных о загадке и ее реальном функционировании, с другой же, преобладает стратегия подведения текста загадки, понимаемого в том же ключе, что и прежде, под одну из господствующих гиперструктуральных теорий, лингвистических или идущих им вслед антропологических. Загадка тут не составляет исключения – таково положение дел в этнологии вообще: этнология – в противоположность эмпирической этнографии – выросла именно как наука, вооруженная теорией в результате слияния с антропологией, наукой во многом умозрительной. И для аналитического исследования загадки в этнологический период полевой опыт остался невостребованным.[13] Между тем в 60-е и 70-е годы сообщения этнографов о том, что загадка рассчитана отнюдь не на остроту индивидуального ума приходили со всех концов света.
Начнем издали. Джон Блэкинг (John Blacking), собиравший загадки венда (Venda) на юге Африки, полемически отстаивал «важность знания загадки как лингвистического целого, а не в виду способности разгадать ее посредством целенаправленной рационализации» (Блэкинг 1961: 3). Бронислав Малиновский рекомендовал этнологам видеть вещи глазами исследуемого общества. Так и поступает Блэкинг; он приводит слова местного жителя: «“Не тратьте свое время, – сказала старая женщина, стоявшая возле нас, – если вы не знаете загадки, вы ее не знаете. Что толку в попытках найти ответ?”» (там же: 5). Другой африканист, Д. Ф. Гаулет (D. F. Gowlet), передает свои наблюдения над практикой племени лози (Lozi): «…загадывание загадок не оставляет места угадыванию ответа» («… riddling has no place for guessing the answer»
