Словоохотливый доктор, делая свое дело, заговорил складно:
— «Шли на приступ. Прямо в грудь штык наточенный направлен. Кто-то крикнул: — Будь прославлен! Кто-то шепчет: — Не забудь!..»
— Откуда знаете? — спросил боцман почти ужасом.
В атаке кричали посолоней, а в остальном всё было так. Но сам Осотин об этом не распространялся.
Нельзя. Да и нечем хвастать. Питание к рации отказало, и потому не удалось задержать взрыв моста. Потеряв основной расчет на внезапность, они уже не смогли атаковать опорный пункт, только оборонялись под натиском превосходящих сил. Возвратились через сутки. И не все: кого приволокли взамен «сидора» на плечах, кто остался в снарядных воронках, закиданных шиферным крошевом.
— Ну, братец, — улыбнулся доктор. — Стихи написаны в девятьсот пятом году.
— Дальше как? — почти потребовал боцман, не доверяя такой отговорке.
— Интересуешься Блоком?
Сперва Петр удивился, потом решил, что лекарь темнит, пытаясь уйти от скользкого разговора.
— Сам-то отличишь, к примеру, канифас-блок от кильблока?
— Вряд ли, — признался доктор, неизвестно чему обрадовавшись. — Но это, братец, пустяки. Самый главный из всех блоков носит имя Александр. Вот он и написал эти стихи. Теперь слушай дальше: «Рядом пал всплеснув руками, и над ним сомкнулась рать. Кто-то бьется под ногами. Кто — не время вспоминать…»
Осотин оцепенел, забыв о боли, которая мешала решать, почти не заметил прокола между ребер толстой иглой, через которую выкачивали мутно-зеленую жидкость. Молодой военврач, практикант, которому доверялись пока одни перевязки, показался боцману ведуном.
Вернувшись в палату, Петр долго не мог согреться. К вечеру у него поднималась температура, раздирал кашель и бил озноб. А кругом, поверх натянутого на башку одеяла, знакомые голоса вели надоевшие за две недели нескончаемые разговоры. Сосед справа которой раз вспоминал, как его однополчанин, прицеливаясь, не умел зажмурить другой глаз и, выпустив обойду мимо, доложил командиру: «Красноармэиц Хабэтдинов застрэлился…» Случай был известен уже всему госпиталю. Сосед излагал его в палате, в гальюне за перекуром, и слушатели снова смеялись, а он, радуясь тому, что их позабавил, что оказался в центре внимания, повторял эту историю снова, наверное потому, что не знал ничего более веселого. Обмороженный авиационный техник талдычил про заморскую технику, щеголяя иностранными словечками: мотор «Алисон-110», «Киттихаук», «Аэрокобра». По его словам, выходило, что центр тяжести у этих самолетов где-то не там, и летчики их не любят, и всегда есть опасность свалиться в штопор.
Осотин тоже был в штопоре, со дня на день ожидал, кто проведает, хотя умом понимал: зря, это дело почти невозможное. А других раненых как-то ухитрялись навещать. Кого из посетителей вызывали с докладом по начальству, Кого — для вручения наград. К авиамеханику заглянул летчик, передавал приветы, письма, плитку шоколада из особого воздушного пайка. Лейтенант был из другой эскадрильи и мало что знал о друзьях механика. Зато из-под его распахнутого халата выглядывала золотая звездочка на красной колодке. Обмороженный сержант сиял, гордясь перед соседями таким знакомством.
Время шло, а к Осетину никто не приходил. Увидел он раз в коридоре у поста дежурной сестры бывшего своего командира катера, но прошел мимо вроде бы не признав. Зачем? Начнет расспрашивать доложит своему Выре, и тот усмехнется: «Много! заработал орденов?»
Госпитальным одеялом от соседей не отгородишься. Однако Петр постепенно приспособился. Колотье в грудине поутихло, а голоса спорщиков стали расплываться в теплой дреме. И вдруг два слова: «Где oн?», свободно проникнув в уши, заставили вздрогнуть и облупить лицо. Перед койкой стоял Клевцов в незнакомом обличье. Медицинский халат в обтяжку, твёрдый ободок форменного синего кителя со свежей каемкой подворотничка, внимательные глаза на круглом, без улыбки лице делали его похожим на дежурного хирурга.
— Ну, боцман? Как тебе здесь?
«Обратно боцман?» — Осотину обрыдло такое обращение, и потому он оказал коротко: «Лечат…» показав, что очень желал этой встречи, верил в неё, сомневался и, ясное дело, был рад, когда сомнения оказались напрасными.
