— Сколько времени ты был знаком? — вмешался Бестенюк.
— Целых два года.
— Гм. В увольнение ходил раз в неделю?
— На четвертом курсе два раза, — защищался Пекочинский, хотя губы его побелели.
— Эти дни в твоей записной книжке помечены красным кружком?
— Откуда знаешь?
— Эвона… Так делали все. А теперь задачка из арифметики. Часы увольнения помножить на красные дни твоего календаря и разделить итог на двадцать четыре. Наберется месяц. От силы. А ты — «два года».
— Слушайте такую вещь, — заметил Выра. — Инженерные расчеты нужнее для техники. Хотя ранняя женитьба, точно, мешает нормальной службе.
— Конституцией, товарищ командир, это не предусмотрено! — Минёр демонстративно перестал называть Выру по имени-отчеству.
— К сожалению, так… — Василий Федотович будто не заметил официальное обращение.
— А я к чему веду? — не унимался Бебс. — Наша специфика требует мужественно переносить невзгоды.
— Получив моральную поддержку, Роман Мочалов вновь проявил литературную эрудицию:
«Девушка пела в церковном хоре о всех усталых в чужом краю, о всех кораблях, ушедших в море, всех забывших радость свою…»
Поэзию нельзя понимать слишком буквально, и потому Александра Блока минёр не оценил. А Макар Платоновичу не понравилось упоминание о религиозных культах. Выяснив, где и когда напечатаны такие стихи, он критиковать их не решился, однако подчеркнул, что лейтенант Пекочинский хотя и не венчался, но имеет в документе законный штамп.
— Что из данного факта вытекает? Вытекает, что наши семьи должны быть крепкими. А вы его ушатом по холодной башке.
— Хотите сказать; холодной водой из ушата? — не вытерпел Евгений Вадимович Лончиц. — По-русски выражаются так. Понятно?
— Я сам знаю, как выражаться, — нахмурился заместитель, но Пекочка его перебил:
— Не желаю обсуждать эту тему! Хватит!
— Тебе же добра желают, — пожал плечами механик. — Или не знаешь, что закалка ведется попеременно огнем и водой?
— В масле закаливать лучше, — улыбнулся Выра. — И посему с комнатой Нилу Олеговичу следует помочь…
Лейтенант Чеголин вышел на палубу в прекрасном настроении. Ему следовало проверить пушки, которые банили с самого утра. Это процедура ответственная и довольно утомительная. В канал ствола наливается несколько ведер кипятка с ядовито-зеленым мылом, похожим на пластилин. Потом весь артиллерийский расчет запихивает туда «ерш» на длинном шесте, отскабливая тугой щетиной остатки сгоревшего пороха. После мытья ствол протирается насухо, смазывается едкой щелочью, снова пробивается паклей и ветошью. Операция повторяется не раз и не два. До тех пор, по ка стальная труба в спиральных канавках нарезов не засверкает как полированная.
Работа требует внимания и добросовестности. Иначе порошинки, прикипевшие к металлу, со временем дадут раковины, и это приведет к разнобою в залпе. Вот почему глагол «банить», хотя и происходит от очень знакомого слова, не вызывает сладостных воспоминаний. Особенно когда выясняется, что ни кипяток, ни мыло со щелочью, ни натужные бурлацкие команды; «Взяли… Ещё… Ещё раз…» — не помогают. Спрессованная ветошь продолжает вылезать с подозрительными штрихами от пороховой копоти, и очень хочется, махнув рукой, смазать ствол тонким слоем масла, которое до поры скроет изъяны. И надо же было так случиться? Лейтенант Чеголин застал расчет носового орудия именно в момент смазывания.
— Главный старшина Буланов проверял?
— Сами справились, — доложил старшина первой статьи Рочин.
— Почему не доложили Буланову?
— Как ему доложишь, — удивился Рочин, — он в Мурманске у жены?
— Та-ак, — сказал лейтенант.
Канал ствола он заставил протереть заново, взглянул в трубу через открытый затвор, но, как ни старлся, не мог усмотреть ничего подозрительного. Рочин показывал тугой цилиндр из белой тряпки с выпукло спиралью от нарезов.
— Всё чисто.
— А полоски?
— Следы масла.
— Маслом кашу не испортишь, — добавил заряжающий.
Лейтенант юмора не оценил:
— Орудийный ствол — не каша!
Ответить иначе Чеголин не смог, заподозрив другую причину веселья. Главный старшина Буланов в увольнении, а командир боевой части об этом не знает. В самом деле смешно.
