Они обедали за маленьким столиком в нише на кухне, где можно было любоваться растущими во дворе королевскими пальмами, омытыми золотым светом послеполуденного солнца, и обсуждали ключевую часть Плана, заключающуюся в том, что Дэнни будет зарабатывать на жизнь, а Лора – сидеть дома и писать свой первый роман.
– Когда ты станешь дико богатой и знаменитой, – наматывая спагетти на вилку, заявил Дэниел, – я уйду из брокеров и буду управлять нашими финансами.
– А что, если я никогда не стану богатой и знаменитой?
– Непременно станешь.
– А что, если меня не захотят печатать?
– Тогда я с тобой разведусь.
Лора швырнула в мужа хлебную корку:
– Негодяй!
– Мегера!
– Хочешь еще фрикадельку?
– Нет, если ты собираешься ею в меня пульнуть.
– Все, мой гнев улегся. Правда, у меня вкусные фрикадельки?
– Изумительные, – согласился Дэниел.
– А тебе не кажется, нам стоит отметить то, что твоя жена готовит вкусные фрикадельки?
– Что ж, это определенно стоит отметить.
– Тогда давай займемся любовью.
– Прямо посреди кухни за обедом? – удивился Дэнни.
– Нет, на кровати. – Лора, отодвинув стул, встала с места. – Ну давай же! Обед всегда можно разогреть.
В тот первый год они часто занимались любовью, и в этой интимной близости Лора находила нечто большее, чем просто сексуальное удовлетворение, нечто такое, чего она и не смела ожидать. Нежась в объятиях Дэнни, ощущая его внутри себя, она чувствовала такое единение, что порой ей казалось, будто они стали одним человеком – одним телом, одной душой, одной мечтой. Конечно, Лора любила мужа всем сердцем, но ощущение полного единения было больше чем любовь или, по крайней мере, отличалось от любви. К их первому совместному Рождеству Лора поняла, что она испытывала давным-давно забытое ощущение сопричастности, ощущение семьи, ведь теперь у нее был муж, она стала женой, и когда-нибудь плодом их союза станут дети – года через два – через три, согласно Плану, – и только в лоне семьи можно было обрести мир и покой, невозможные где бы то ни было еще.
Она могла бы подумать, что жизнь и работа в условиях полного счастья, гармонии и покоя приведет к умственной летаргии, что ее творчество пострадает от переизбытка радости и во избежание утраты остроты восприятия довольство жизнью необходимо разбавлять неприятностями. Но представление о том, что страдания способствуют творчеству художника, – всего лишь заблуждение, свойственное молодым и неопытным. Чем счастливее становилась Лора, тем лучше она писала.
За шесть недель до их первой годовщины Лора закончила роман «Иерихонские ночи» и послала экземпляр нью-йоркскому литературному агенту Спенсеру Кину, давшему месяц назад положительный ответ на ее письменный запрос. Две недели спустя Кин позвонил сказать, что готов предлагать книгу, надеется на скорую продажу и считает Лору перспективной романисткой с хорошими видами на будущее. С быстротой, удивившей самого агента, ему удалось продать права на книгу первому же издательству, к которому он обратился, – издательству «Викинг», – и получить скромный, но вполне достойный аванс в размере пятнадцати тысяч долларов. В результате сделка была заключена в пятницу, 14 июля 1978 года, за два дня до годовщины бракосочетания Лоры и Дэнни.
4
Освещенное здание, которое Штефан увидел с дороги, было рестораном с гостиницей, расположенным в тени гигантских орегонских сосен. Деревья высотой более двухсот футов, с шестидюймовыми шишками, с живописно потрескавшейся корой сгибались под тяжестью снега, принесенного бурями. Бревенчатое одноэтажное здание с трех сторон тесно обступили сосны, и на крытой шифером крыше было больше иголок, нежели снега. Некоторые окна запотели, некоторые, наоборот, обледенели, а горевший внутри свет уютно рассеивался полупрозрачной корочкой льда.
На парковке перед зданием стояли два джипа, два грузовых пикапа и «форд тандерберд». Обрадовавшись, что его не смогут увидеть из окон бара, Штефан направился к одному из джипов, дернул дверь, которая оказалась незапертой, и сел за руль.
Достав из скрытой бушлатом наплечной кобуры «Вальтер PPK/S 380», Штефан положил его рядом с собой на сиденье.
