После церемонии, пока Дэнни беседовал с глазу на глаз с отцом, Тельма, обнимая подругу в дальнем углу вестибюля здания суда, объяснила свой экстравагантный вид:
– Панк-стиль. Последний писк моды в Великобритании. Здесь пока этого не носят. И в Британии, по правде говоря, тоже пока не носят, но через пару лет так будут одеваться буквально все. Идеально для моего сценического образа. У меня настолько чудной вид, что люди начинают смеяться, как только я появляюсь на сцене. Да и вообще, мне это лишь на пользу. Короче, Шейн, давай посмотрим правде в глаза: с годами я отнюдь не становлюсь красивее. Черт, если бы невзрачная внешность считалась заболеванием и благотворители собирали бы на это деньги, мое лицо красовалось бы у них на всех плакатах! Но в панк-стиле есть две грандиозные вещи: экстравагантная косметика и прическа – отличная маскировка, так что никто не определит, насколько ты некрасива, а кроме того, ты по определению должна выглядеть странно. Господи, Шейн, твой Дэнни – крупный малый! Ты мне столько всего рассказала о нем по телефону, но ни словом не обмолвилась, что он такой огромный. Наряди его в костюм Годзиллы, пусти гулять по Нью-Йорку, сними все это на кинопленку – и получишь готовый фильм без необходимости тратиться на дорогущие миниатюрные декорации. Итак, ты его любишь?
– Я его обожаю, – ответила Лора. – Его доброта прямо пропорциональна росту. Быть может, потому, что ему пришлось повидать много насилия во время вьетнамской войны, а быть может, в душе он всегда был таким добряком. Тельма, он милый, и он заботливый, и он считает меня лучшим из всех известных ему писателей.
– А ведь когда он только начал дарить тебе жаб, ты приняла его за психопата.
– Я немножко недооценила его.
В здание суда вошли двое полицейских в униформе, конвоировавших бородатого парня в наручниках. Проходя мимо Тельмы, арестованный окинул ее взглядом и сказал:
– Эй, крошка, давай перепихнемся по-быстрому!
– Ах, вот оно, знаменитое акерсоновское обаяние! – вздохнула Тельма. – Ты получаешь парня, похожего на греческого бога, плюшевого мишку и Беннетта Серфа, а я – непристойное предложение от яркого представителя отбросов общества. Но если хорошенько подумать, я и к таким-то предложениям не особо привыкла, а значит, у меня еще все впереди.
– Тельма, ты себя явно недооцениваешь. И всегда недооценивала. Тебя наверняка ждет твой единственный, который поймет, какое ты сокровище.
– Ага, Чарльз Мэнсон после условно-досрочного освобождения.
– Нет. В один прекрасный день ты будешь такой же счастливой, как и я. Я точно знаю. Тельма, от судьбы не уйдешь.
– Боже правый, Шейн, ты стала неисправимой оптимисткой! А как насчет молнии? А помнишь наши серьезные разговоры, которые мы вели, сидя на полу нашей комнаты в Касвелл-Холле? Мы тогда решили, что жизнь – это комедия абсурда, в которую время от времени, словно удар молнии, вторгается трагедия исключительно для того, чтобы сохранить баланс, причем на этом фоне грубый фарс казался бы еще смешнее.
– Возможно, то был последний удар молнии в моей жизни.
Тельма наградила подругу тяжелым взглядом:
– Ух ты! Шейн, я тебя знаю и знаю, какому эмоциональному риску ты себя подвергаешь желанием быть счастливой. Надеюсь, ты права. Могу поспорить, что так оно и есть. Желаю, чтобы в твоей жизни больше не было молний.
– Спасибо, Тельма.
– И думаю, твой Дэнни – идеал возлюбленного и настоящее сокровище. Но я должна сказать тебе кое-что более важное, чем мое неискушенное мнение. Рути он бы тоже очень понравился. Рути наверняка сочла бы, что он само совершенство.
Они крепко обнялись, на мгновение снова почувствовав себя маленькими девочками, непокорными и одновременно беззащитными, полными беспечной юношеской бравады и суеверного страха перед слепой судьбой, направлявшей процесс их взросления.
В воскресенье, 24 июля, вернувшись после недельного медового месяца из Санта-Барбары, они отправились за продуктами, затем в квартире в Тастине приготовили вместе обед: салат, хлеб из дрожжевого теста, разогретые в микроволновке фрикадельки и спагетти. Лора переехала из старой квартиры к Дэниелу за несколько дней до бракосочетания. Согласно разработанному ими плану, в этой квартире они останутся еще на два года, может быть, на три. Они так часто и так подробно строили планы на будущее, что теперь все их обсуждения сводились к одному слову «План», словно они ссылались на полученное во время бракосочетания руководство Всевышнего, на которое могли полностью полагаться при получении точной картины их судьбы в качестве семейной пары. Итак, через два года, в крайнем случае через три, они смогут позволить себе внести первый взнос за приличный дом, не залезая в портфель инвестиций Дэниела, и только тогда переедут на новое место.
