– Мой фюрер, я не убивал Владимира Пенловского, Янушского и Волкова. Это сделал Кокошка. Он был предателем Рейха, и я поймал его в отделе хранения данных института сразу после того, как он застрелил Янушского и Волкова. Кокошка подстрелил и меня тоже. – Штефан приложил правую руку к левому плечу. – Если хотите, могу показать рану. Тяжело раненный, я укрылся в главной лаборатории. Я был в полной растерянности, так как не понимал, сколько еще человек замешано в заговоре. Более того, я не знал, к кому обратиться, поэтому у меня оставался лишь один путь к спасению: пролететь через ворота в будущее, чтобы не погибнуть от руки Кокошки.
– В рапорте штандартенфюрера Кокошки представлена совершенно другая версия. Он утверждает, что подстрелил тебя, когда ты, убив Пенловского и остальных, сбежал через ворота.
– Но в таком случае, мой фюрер, стал бы я возвращаться в Германию, чтобы обелить свое имя? Если бы я был предателем, верящим в будущее больше, чем в вас, мой фюрер, стал бы я возвращаться сюда из того времени, где был в безопасности?
– Штефан, а разве ты был в безопасности? – лукаво усмехнулся Гитлер. – Насколько я знаю, за тобой в будущее отправили два отряда гестапо, а затем и отряд СС.
Штефана поразило в самое сердце упоминание отряда СС. Он понимал, что это, должно быть, была группа, появившаяся в Палм-Спрингсе меньше чем через час после его бегства в 1989 год, группа, прибытие которой ознаменовалось разрядом молнии в безоблачном небе пустыни. Тревога за Лору и Криса внезапно еще больше усилилась, поскольку Штефан не понаслышке знал о преданности фюреру и умении эсэсовцев убивать, которых ставил куда выше гестаповцев.
А еще Штефан понял: Гитлеру не доложили, что отряд гестаповцев расстреляла женщина. Фюрер явно считал это делом рук Штефана, хотя тот во время перестрелки находился в коматозном состоянии. Но сам факт, что фюрер пребывал в неведении, играл Штефану на руку.
– Мой фюрер, – сказал он, – я разделался с людьми, которые пришли по мою душу, все верно. Но сделал я это совершенно сознательно, так как все они были предателями. Они хотели убить меня, чтобы я не рассказал вам, что разворошил осиное гнездо заговорщиков, работавших и по-прежнему работающих в институте. Ведь Кокошка вскоре после тех событий исчез. Я прав? Так же как и пятеро других сотрудников, если не ошибаюсь. Они не верили в будущее Рейха и опасались, что скоро откроется их роль в убийствах пятнадцатого марта, а потому ускользнули в будущее, в другую эпоху.
Штефан замолчал, чтобы его слова дошли до фюрера.
Когда шум взрывов снаружи затих и бомбардировка на время прекратилась, Гитлер внимательно вгляделся в Штефана. Взгляд фюрера был не менее пристальным, чем у Уинстона Черчилля, но в глазах фюрера Штефан не увидел открытости и чисто мужской оценки собеседника, свойственных премьер-министру. Нет, Гитлер явно смотрел на Штефана так, как самозваное божество смотрит на одно из своих творений с целью отыскать опасные мутации. И это злобное божество отнюдь не питало любви ко всем остальным существам, упиваясь самим фактом их покорности.
Наконец фюрер нарушил молчание:
– Если в институте есть предатели, то какова их цель?
– Сбить вас с толку, – ответил Штефан. – Они представляют вам ложную информацию о будущем в надежде заставить вас совершить серьезные тактические промахи. Они говорили вам, что последние полтора года буквально все ваши военные решения оказались ошибочными, но это не так. Глядя на положение дел из будущего, я могу смело сказать, что вы проиграли войну, балансируя лишь на тонкой грани между победой и поражением. И вы еще легко можете выиграть, нужно лишь немного изменить стратегию.
Лицо Гитлера окаменело, глаза превратились в щелочки, но отнюдь не потому, что он в чем-то подозревал Штефана. Нет, фюрер теперь подозревал всех тех, кто уверял его, что в ближайшее время он совершит ряд трагических военных ошибок. Слова Штефана позволили фюреру вернуть веру в собственную непогрешимость, и он был готов в очередной раз положиться на собственный гений.
– Лишь немного изменить мою стратегию? – переспросил Гитлер. – А о каких изменениях идет речь?
