Старший сын Мирхайдара, Мирсаид, был вместе с толпой, осадившей зиндан. Он вернулся домой мрачный, подавленный. Шахриниса-хола, глядя на него, сострадающе вздыхала. Она понимала, что его обуревает одно желание — освободить отца. Зато ее не на шутку тревожила судьба младшего сына Миръякуба. Он находился в Урде, а, по мнению Шахринисы-хола, это было все равно, что находиться в пасти дракона. «И что его туда понесло? — рассуждала она сама с собой. — Сидел бы себе дома, занимался, как отец и брат, гончарным делом… Неужто страсть к лошадям совсем его ослепила?»
Заглянув ненадолго домой, Миръякуб постарался успокоить мать: нечего за него бояться, он ведь под началом Авлиякула-амаки — старинного друга отца, их родича, а гончарное ремесло не по нему. Да и подработать в Урде можно куда больше… Мать не нашлась, что возразить сыну, проводила его до калитки, благословила и попросила беречь себя.
Миръякуб поспешил обратно, в Урду. Миновав медресе Бекларбеги, пройдя запутанными проулками, улицей, по обеим сторонам которой теснились мелкие лавчонки, он вышел к мосту через Анхор. Перейдя его, Миръякуб чуть задержался перед главными воротами Урды — крепости, где помещался дворец бека.
Сколько уж раз вступал он в Урду через эти ворота!.. Возле них постоянно стояли два стражника с саблями на боку. За воротами простиралась широкая площадь — ее обступали здания, занимаемые различными должностными лицами, там же корпели над бумагами мирзы-писцы.
Справа от площади, за аккуратным глиняным дувалом, высилось одноэтажное здание, сложенное из квадратного кирпича. Одно его крыло — просторный айван, другое — комнаты Алимкулибека. На айван поднимались по каменной лестнице в восемь ступеней — тут снимали кавуши и по ковровой дорожке шли во внутренние помещения.
Вокруг айвана благоухали цветники, особенно нежно — тонко и сладко — пахли розы.
Айван обнесен узорчатой решеткой, потолки айвана и комнат затейливо выложены разноцветными изящными полукруглыми брусьями. Комнаты устланы роскошными коврами, посреди одной из них — широкий стол на низких ножках.
От ворот Урды к внутреннему двору, где красовалось это здание, вела тополиная аллея, вымощенная кирпичом.
В восточной части Урды самым приметным зданием был арсенал, где хранились оружие и порох. На площади перед арсеналом проводились военные учения: стрельба из лука и кремневых ружей, рубка лозы на полном скаку. В дальнем углу тянулась длинная конюшня: там содержались кони военачальников и сарбазов.
Слева от Урды, по ту сторону Анхора, находилась тюрьма — зиндан.
Урду окружала высокая глиняная стена.
Миръякуб вошел в ворота, свернул к конюшне.
Юноша был одним из пятнадцати конюхов, подчинявшихся военачальнику, сарбазу Султанмухаммаду. Старшим над ними сарбаз поставил Авлиякула-амаки. Конюхи, в основном, ухаживали за лошадьми военачальников. Миръякубу достался горячий, как огонь, черный, как пиявка бекский карабаир Карчигай. Парень души в нем не чаял, для него вся красота мира воплотилась в этом коне, и ему доставляло наслаждение мыть, чистить, кормить Карчигая. Сам сарбаз говорил, что Миръякуб о коне заботится больше, чем о себе.
Когда юноша седлал Карчигая, его подозвал к себе Султанмухаммад. У парня затрепетало сердце, подобно кеклику, настигнутому охотником. Он боялся, как бы с ним не заговорили об опальном отце, о волнениях, связанных с его именем.
— Сынок… Твой отец все еще в зиндане, — сказал сарбаз, пристально глядя на Миръякуба, и было непонятно — то ли вопрос, то ли сочувствие таились в его словах.
Миръякуб стоял перед ним, бледный, с понуренной головой. Некоторое время оба молчали. Сарбаз вздохнул:
— Да простит его аллах!.. Иди, сынок, займись конем.
Красавец карабаир нетерпеливо переступал стройными ногами.
В этот вечер Миръякуб пришел домой, расстроенный, раздираемый противоречивыми чувствами. Он любил отца, его тревожила участь Мирхайдара. Но не меньше беспокоила Миръякуба собственная судьба. Если бек прознает, что он сын государственного преступника, то больше не подпустит его к Карчигаю. Хуже того: совсем прогонит. И тогда конец всем его мечтам и надеждам. А Миръякуб мечтал — не за страх, а за совесть послужив беку, завоевать его благосклонность, а потом, изучив военное дело, при милостивой поддержке бека, заполучить должность либо стражника, либо десятника. Возиться с глиной, как брат и отец, было не по душе Миръякубу. Его манили пышность и великолепие бекского двора.
