Револьвер «магнум 44». Шестидюймовый черный ствол, деревянная рукоять.
Отец Рэйн, должно быть, был фанатом Грязного Гарри.
Я достаю зверя из специального углубления, в котором он отлично устроился, и проверяю барабан.
И он полностью заряжен, черт возьми!
Не веря своей удаче, я качаю головой и целую ствол, прежде чем засунуть его в кобуру.
По какой-то непонятной причине сегодня Бог ко мне благосклонен. Надеюсь, я не облажаюсь.
Когда я возвращаюсь в комнату Рэйн, она сидит на коленях перед открытым окном, вцепившись руками в подоконник, и ждет, что же, черт возьми, сейчас произойдет. Рюкзак на ее плечах трещит по швам, и я замечаю, что под ним на ней надета черная толстовка с капюшоном.
Я пересекаю комнату и прислоняюсь к стене рядом с окном.
— Лучше бы на этой толстовке не было эмблемы: «Twenty One Pilots», — замечаю я, ухмыляясь.
Рэйн смотрит на меня снизу вверх со страхом, застывшем на ее прекрасном лице.
— Это то, о чем ты сейчас думаешь?
С этого ракурса я замечаю, что на толстовке написано: «Школа Франклин Спрингс».
Спасибо, бл*дь.
Я наклоняюсь и целую морщинки на ее встревоженном лбу.
— Постарайся расслабиться, ладно? Всадники не настоящие. Что бы к нам ни приближалось, это человеческих рук дело. А если это человек, — я отодвигаю полы своей гавайской рубашки, чтобы показать ей новое приобретение, — его можно убить.
Плечи Рэйн расслабляются, когда она отважно кивает мне.
— Сядь.
Она похлопывает по ковру, и я замечаю, что на бумажном полотенце рядом с ней лежит чистая повязка, антибактериальная мазь, таблетка и стоит стакан воды.
От этой картины, я чувствую, будто меня ударили в самое сердце.
— Уэс?
Я прикусываю губу и пытаюсь сосредоточиться на усиливающихся снаружи звуках скрежета и грохота, а не на ощущении жжения в глазах.
— Малыш, ты в порядке?
Малыш.
Я никогда не был ничьим гребаным малышом, даже когда был ребенком. Но по какой-то сумасшедшей и непонятной мне причине, я таковым являюсь для нее. Возможно, однажды я привыкну к такому обращению, будто я что-то значу, и это не будет так чертовски больно, но я надеюсь, что этого никогда не произойдет. Я надеюсь, что это будет терзать меня каждый раз, до конца моих дней, как напоминание о том, что эта девушка — гребаное чудо.
— Да, — шепчу я, прочищая горло и опускаясь на колени рядом с ней.
Рэйн одаривает меня застенчивой улыбкой и приступает к обработке моей раны, слегка подпрыгивая от приближающегося снаружи грохота. Я кладу таблетку кефлекса в рот и проглатываю ее, не сводя с Рэйн глаз.
— Почему ты так на меня смотришь? — спрашивает она, глядя на меня из-под длинных темных ресниц.
— Потому что я чертовски сильно тебя люблю.
Улыбка на ее лице освещает эту темную комнату. Это самая потрясающая вещь, которую я когда-либо видел, и вдруг я не могу дождаться того, кто надвигается сюда, чтобы я мог убить и преподнести его зубы, как дар для нее.
Особенно когда очередной грохот заставляет ее ахнуть и прикрыть эту прекрасную улыбку обеими руками.
Мы оглядываемся через плечо, наблюдая в окно, как дорогу освещают огни. Перевернутая «королла», которая валяется справа от подъездной дорожки, начинает наклоняться и двигаться, царапая асфальт.
Когда глаза Рэйн встречаются с моими, я обхватываю ее лицо руками, чтобы полностью завладеть ее вниманием.
— Послушай меня. Всадники не настоящие. Ты меня слышишь? Что бы это ни было, за этим стоят люди. Люди, которые, черт возьми, умрут, если попытаются тронуть хоть один волосок на твоей голове.
Рэйн кивает, когда движущийся седан наклоняется в сторону и сносит с подъездной дорожки ее почтовый ящик. Мы одновременно поворачиваем головы, наблюдая, как перед нашими глазами появляется источник этого грохота.
— Это что…
— Бульдозер! — кричит Рэйн, пулей срываясь с места.
Я хватаю фонарик и бегу за ней, но к тому времени, как спускаюсь вниз, входная дверь уже широко открыта.
— Твою мать! Рэйн, стой!
Я не успеваю догнать ее, пока она не оказывается почти в конце подъездной дорожки, подпрыгивая и размахивая руками. Бульдозер замедляет ход, когда я бросаюсь вперед, толкая ее за спину и вытаскивая револьвер из кобуры.
