Молчаливый полет - страница 61

Шрифт
Интервал

стр.

И что будет мне такая нахлобучка.

14 января 1946

«Когда по той или другой причине…»[254]

Когда по той или другой причине
Меж ним и ею порвана струна,
Что оставляет, изменив, мужчине
Любовница, невеста иль жена?
Порой кресты на бланках Вассермана,
Порой детей, порой счета портних,
А мне в итоге позднего романа
Оставишь ты один звенящий стих.
Моим глазам, в меня вселяясь до гроба,
Куда грустней навяжет он прищур,
Чем детский плач, чем опись гардероба,
Чем тошный ряд лечебных процедур.

15 января 1946

«Я — каменный ствол на пустынном пригорке…»[255]

Я — каменный ствол на пустынном пригорке,
Недвижный, но чуткий, безмолвный, но зоркий.
Я вяну весной и под осень цвету я,
Колючими листьями с ветром фехтуя.
Мое корневище наполнено жёлчью
И хворь исцеляет по-знахарски волчью.
Здесь ядом густым заправляются змеи,
Здесь тайны языческой фармакопеи.
Но дрогнули листья, подобные шпагам,
Когда плясовым ты приблизилась шагом;
И соки, что влаги колодезной чище,
По ним устремило мое корневище;
И страстно возжаждал для женщины снять я
С личины своей роковое заклятье, —
В моей сердцевине не всё еще гнило,
Меня ты не зря за собою манила!
Но корни увязли мои в преисподней,
Нет в целой вселенной меня несвободней,
Не в силах последовать я за тобою,
Когда ты уходишь наземной тропою…
Здесь всё оскудеет, моя танцовщица:
Здесь бешеный волк не захочет лечиться,
И аспиды высмеют свойства заправки,
И шпаги листвы превратятся в булавки,
И каменный ствол, как былинка, непрочен,
Размякнув, личинками будет источен.
Ты всё, что казалось кремнём и железом
Погубишь невольным и нежным изрезом.

19 января 1946

Частное письмо[256]

И вот — опять перед глазами
Бумага, и перо в руке,
И рифмы прочными узлами
Спешат повиснуть на строке;
Опять, розарий оглашая,
Заимствованная, чужая,
Пременный тенькает рефрен
Строфа в четырнадцать колен;
Опять мигрирующей птицей
Пиррихий правит свой полет
Во ржавь штампованных болот,
Во мхи «онегинских» традиций,
И много Вам знакомых черт
Объемлет вежливый конверт.
Но пред помолом трафарета
Уже не скажет нам никто,
Что нужно то, мол, а не это,
Что, мол, дыряво решето,
Что, мол, нужна зерну просушка,
Что, мол, не примет крупорушка,
Что слишком робко на слова
Кладет редактор жернова…
О трансформаторе бывалом
Теперь не скажут: «Раб и плут!
Он слишком вольно, там и тут,
Обходится с оригиналом!» —
Нет! стал он жить своим умом:
Он частным тешится письмом.
А между тем (судьбы превратность!)
Я слышу окрик даже здесь:
«Эквиритмичность! адекватность!
В подстрочниках не куролесь!»
Что значит жестом беспорочным
Здесь тропкам следовать подстрочным?
Какой мне здесь оригинал
Вводить в искусственный канал?
Кто мне на дерзкие ухватки,
Как толмачу, кладет запрет? —
Я думаю, что весь секрет —
В моей суровой адресатке:
Быть верным ей, вот весь канон,
Conditio sine qua non.[257]
Тут не помогут фигли-мигли,
И что жонглерствовать враздроб?
Вы в скобку, строгая, остригли
Моих рифмованных растреп;
Вы давний норов укротили,
И по канату ходят стили,
Не хуже пойманных пантер,
Косясь и скалясь на партер.
Да, больше, кажется, свободы
В той цензурованной стряпне,
Которую и Вам и мне
Предписывают переводы…
Что делать, автор? — прячь клыки! —
Ты угодил в ученики.
Под ранним штемпелем «Одесса»,
Или (позднейшим) — «Коктебель»,
Какая дергала мэтресса
Такую ровную кудель? —
Не кто иной, как Вы, заставил
Меня, вне навыков и правил,
Стихами десять раз подряд
Вам спрясть ответ на беглый взгляд…
От обработочной баланды
Меня увлечь лишь Вы могли
В тот мир, где ходят корабли
И от пендинки страждут Ванды,
В тот мир, где каменным стволом
Я встал над письменным столом.
Я мог одной лишь Вам в забаву
Свой слог в те области вовлечь,
Где дровосек топил на славу
Дурными помыслами печь.
Да, как топор, перо иззубришь,
Но подчинишь изюбров упряжь
И токов северных мосты
Бичам Светланиной мечты!
Я не из пифий, чужд я Дельфам,
Но шаловливейшей из фей,
Я знаю (вспомним Ваш хорей!),
Предстать мне гномом или эльфом,
Предстать мне, в общем, черт-те чем
И не решить мирских проблем.
Мне суждено, играя в нежность,
Кружить вовне, блуждать вдали;
Я обречен на центробежность,
Как звездный спутник-рамоли…
Но в зыбке холостяцкой грусти,
В монашестве и в мясопусте

стр.

Похожие книги