Молчаливый полет - страница 46

Шрифт
Интервал

стр.

Мираж[197]

В горизонт существованья
Вросший пальмою мираж,
Что он? — жажда караванья
Или страж надежный наш?
Только вымысел ли голый,
Наши сказки и стихи,
Или это протоколы
Заседающих стихий?
Протоколы. Аккуратно,
Как писец, как секретарь,
Я их вел неоднократно,
Вел сегодня, вел и встарь. —
Под диктовку первых ливней,
Первых рушащихся скал
Я на мамонтовом бивне
Первый лозунг высекал;
Я выдавливал на глине
Влажных вавилонских плит
Повелительные клинья
Славословий и молитв;
Я на нильском обелиске
И на пресс-папье гробниц
Оставлял свои расписки
В виде змеевидных птиц;
Брызгами китайской туши
В книгу рисовой мечты
Я врисовывал петушьи
И драконовы хвосты…
На папирусы, на шкуры,
На бумагу всех времен
Отлагаются фигуры
Поэтических письмен.
Кто ж писец и кто писатель?
Мир ли — прах иль греза — прах?
Кто из двух законодатель,
Кто за кем в секретарях? —
Наша жажда караванья
Наш благонадежный страж —
В горизонт существованья
Вросший пальмою мираж!

31 августа 1927

Контрреволюция[198]

Не как воры вора старшого,
Не по приговору Чека,
Обезглавили Пугачева,
Расторопного мужика.
За мятежную Русь радея,
Белым дымом яркой свечи
Проводили душу злодея
Сердобольные палачи —
И болтается по низовью,
В Астраханские острова,
Обливающаяся кровью
Большевицкая голова.

7 сентября 1927

О лебеде (В порядке постановки вопроса)[199]

И зимою, и летом
Мы смотрим картины
С лебединым балетом
В болоте рутины.
Не на прочной земле ведь,
Лишь в лепете бреда —
Умирающий лебедь
И белая Леда!
До какого предела
Вам гнуть, балерины,
Распушенного тела
Лебяжьи перины,
Лебеденышем нежным
Рядиться в уборной
Под пером белоснежным
И ряской озерной?
Ведь озерная ряска
Беспочвенно-зыбка
И эстетная пляска —
Сплошная ошибка.
Примадонны и леди
Бонтонного танца,
Ваша Леда — наследье,
Пройдохи-гишпанца!
Посмотрите на птицу,
За службу которой
Не одну танцовщицу
Сочли Терпсихорой:
За гусыней, вразвалку,
Как поп неуклюжий,
Что, кадя катафалку,
Бредет через лужи,
С грузом рыбных закусок
И с грязью на перьях,
Лебединый огузок
Выходит на берег…
Балетмейстер гусиный
У птичницы-Марфы,
Что ему клавесины
И что ему арфы?
Не пора ли давно нам,
Ценителям граций,
С театральным каноном
Поспорить, хоть вкратце?
Не пора ли, красотки,
Балетные феи,
Поучиться чечетке
У птиц порезвее,
Перенять (без опаски)
На горных увалах
Журавлиные пляски
В глиссе небывалых
И от аистов гордых
Их поступью верной
Надышаться в аккордах
Равнины безмерной?
Предоставьте русалкам
Влюбляться в пернатых
И ловить полушалком
Гусей неженатых!
Ноги лебедя — плети.
Чтоб нравится многим,
Подражайте в балете
Одним стройноногим,
Сухопутным и бодрым,
Не тем, что на ластах. —
Наш привет — крутобедрым!
Мы — за голенастых!

13 сентября 1927

Черная кошка[200]

Мягко ступают женские боты,
Чавкает пара мужских сапог,
Черная кошка тенью заботы
Режет дорогу прямо и вбок.
Брысь из-под ног, вражья угода!
Голос тревоги глух и певуч —
Брысь! — и о злой судьбе пешехода
С черного хода нам промяучь!

18 октября 1927

Мы[201]

Мы все волы — и я, и ты, и он, —
Мы, как волы, влечем свои телеги,
И скрипом скреп и гулами элегий
Земной закат, как жатва, напоен.
Афины с нами брали Илион,
И с нами Ксеркс делил свои ночлеги,
Нас Кесарь вел, и мы ему коллеги,
Нас труд призвал, и мы ему закон.
Пока в поту и с ревностью тупою
Мы клоним путь к ночному водопою,
Пусть грабит нас погонщик наш скупой.
Мы поведем росистыми ноздрями,
Мы шевельнем смолистою губой
И промолчим, как исповедь во храме.

27 декабря 1927

Возвращение[202]

Колебались голубые облака,
Полыхали ледниковые луга,
И, стеклянные взрывая валуны,
Топотали допотопные слоны.
Но, неслыханные пастбища суля,
Им индийская мерещилась земля,
И, размахивая хоботом своим,
Уходил за пилигримом пилигрим.
А изнеженный потомок беглецов
Снежной вьюги слышит снова страстный зов,
Слышит снова — и уходит сгоряча
От москитов, от работы, от бича —
В ту страну, где заживают волдыри,
Про которую поют поводыри,
Растянувшись между делом, в полусне,
На крутой и поместительной спине…
Что он видит? — Не осталось и следа
От зелёного арктического льда;
Где когда-то ни пробраться, ни присесть,
Есть равнины, есть леса и травы есть;
На излучинах Гангоподобных рек
Ловит рыбу господин и человек,
И дрожат-гудят мосты, дугой взлетев,

стр.

Похожие книги