Молчаливый полет - страница 41

Шрифт

Интервал

Низкопробные сорта:

В ССР они ни с места,

Дверь на Запад заперта.

Израсходованы средства,

Касса настежь отперта,

Ждем наследства — а торгпредства

Рвут товары изо рта.

От растрат и до арестов

Наша красная черта —

Триста трестов, триста трестов,

А в кармане ни черта…

Сэкономься ж, брат мой трестный,

И мошною не тряси,

Чтоб не стали ношей крестной

Наши тресты на «Руси».

9 апреля 1926

Рысак[177]

Веет с моря запах йодистый,

Круча парка высока,

Мчусь я шибко, конь породистый,

В орлей роли рысака…

Из весеннего ли снега кто

Сделал юношу конем? —

Надо мчаться, думать некогда,

Думать вечером начнем.

По дороге, где тоску вчера

Я с прохожими гасил,

Мчусь я, ненавидя кучера,

Мчусь я, не имея сил.

Для чего я в парке лязгаю

Синим счастием подков,

Что я делаю с коляскою

Мне враждебных седоков?

Знаю — проклят, нет мне выбора,

Ну так противу людей» —

Слушай жадное гип-гип-ура

В дружном ржаньи лошадей!

Кучер, бей меня оглоблями,

Душу дышлом разрази —

Я упьюсь твоими воплями,

Я сомну тебя в грязи!

Бей, лягай его, мой круп лихой!

Понесла-а, распрягла…

Чалый бунт, ликуй над публикой

Улюлюканьем с угла.

18 мая 1926

Лето[178]

Сразу вспыхивая, гаснет сразу

В темноте огонь изподкопытный —

Пушкин бросил громовую фразу:

«Мы ленивы и нелюбопытны…»

Искры звякнули, одна-другая,

И истаяли в подземной тяге,

А во тьму уставилась, мигая,

Голова вскочившего бродяги.

Звон копыт пройдет и перестанет,

Путник ляжет и тоску отгонит,

Померещилось, а ни черта нет,

В чистом вольном поле никого нет.

Спи, ленивый, спи, нелюбопытный

Соотечественник и приятель, —

Пусть выносит приговор обидный

Трижды обожаемый писатель. —

Ведь бывает: люди, как тюлени,

Тяжелеют летними ночами,

Пребывают вечером в томленьи,

Днем изнемогают под лучами…

Минул полдень, поспевает жатва,

Ни над чем не хочется трудиться,

Время переваливает за два,

Солнце парит и парит, как птица,

Пилочками трудятся цикады,

Дремлют лесопилы-лежебоки,

И лежат собаки аки гады,

Распростертые на солнцепеке.

19 мая 1926

Путь[179]

Путь и путь и путь

без конца…

О ночная жуть

бубенца,

Топот по путям

от копыт,

Волк-от по пятам,

следопыт!

Полевая пыль

улеглась —

Ямщикова быль,

с козел слазь!

Русь уже не та —

поезда!

Ни тебе кнута,

ни хвоста.

Поезда в пути

на мази,

Только знай гуди —

тормози!

Я на койке спал —

не слыхал —

Много тысяч шпал

отмахал.

Ночью за окном

голоса —

Путь охвачен сном

полчаса,

Где-то крик — «беги,

с кипятком!»,

Да внизу шаги,

с молотком…

А потом опять —

толкотня,

— Можно снова спать

до полдня. —

Буфера вперед

и назад,

И в окно плывет

палисад, —

Водокачка, дом,

огород

Сонным чередом —

и вперед!

От версты наш путь

до версты,

Тошнота и муть

от езды.

Если волки нас

не страшат,

Злые сны сейчас

сторожат:

Может быть, за тьмой

уж давно

Бедный поезд мой

ждет бревно,

Или гладкий стык

пилит вор,

Или мрак настиг

семафор…

Мутный сон и дрожь

и гудок —

И стремится рожь

на восток,

И томится путь

без конца

За ночную жуть

бубенца…

29 мая 1926

Пятистопные хореи[180]

В школе молодой преподаватель

Строго обучал меня наукам.

Минуло, как сон, десятилетье,

Я подрос, и встретились мы вновь.

Мог ли я когда-нибудь подумать,

Что мы встретимся как с равным равный,

Что по очереди, что одну и ту же

Женщину мы будем целовать?

Часто я слыхал: — чего, чего не

Сделает причудливое время —

Взрослого ли дети перегонят,

Юношу ль старик переживет, —

Но из всех случающихся с нами

Путаницы и противоречий

Для меня ничто так не отрадно,

Мне ничто не любопытно так,

Как невольное сопоставленье,

Как выравнивание неравных,

Из которых одному кончать не время,

А другому время начинать! —

Ведь одну мы женщину целуем,

Как одну столицу белой ночью,

Мирно встретившиеся, целуют

Утренний и сумеречный свет.

15 сентября 1926

Эмигрант[181]

О, как я их жалел, как было странно
Мне думать, что они идут назад
И не остались в бухте необманной,
Что Дон-Жуан не встретил Донны Анны,
Что гор алмазных не нашел Синдбад
И Вечный Жид несчастней во сто крат.
Н. Гумилев

Петр, Петр, ты мой император!

Ты явился мне в синем сукне

Опьяненного боем пирата

На пробитом тобою окне.

Ты явился, и, славою грезя

И могуществом греясь твоим,

Я участвовал в царственном рейсе

Из Дамаска в Иерусалим,

Ты обрек меня тяжким заботам

И тревоге, вовек огневой,

И отправил командовать ботом