- Он уже умер. Умер!- Лихорадочно прошептал Лосик, отчего-то глядя на нее с ненавистью.- Сам умер и нас за собой тянет!..
И вдруг потянуло в щель под дверью запахом паленых волос и кожи, потянуло сладковатым запахом жареного мяса. Лосик вздрогнул, посмотрел на подругу и внезапно расплакался.
А кодла прыгала вокруг огромного жаркого костра. В нем подгибаясь и проваливаясь к земле, разбрызгивая язычки голубоватого пламени, ярко полыхал факел.
Когда Лосик выскочил из ангара, ноги у него подкосились. Он упал на колени и уперся ладонями в прихваченную морозом землю. Сзади на него натолкнулась Аня и тоже едва не упала. Она помогла Лосику встать, и он бросился как бешеный пес на своих гавриков. Распинывал и расшвыривал их. В его ушах стоял гул из воплей, смеха и криков боли. И вскоре Лосик понял, что гаврики под кайфом. Он отшвырнул в снег еще нескольких и пошел искать Химика.
В ангаре было тихо. Почти так же тихо как в первый день. Языческое безумие осталось снаружи, только голуби всполошено гукали под крышей да где-то в дальнем углу возились и причмокивали.
- Вот так, Лизка, вот так,- страстно шептал Химик.- Так, так. Я тебя с собой заберу… С собой… да…
Лосик рванул ее за волосы, хлестнул по глазам наотмашь и тут же со всей силы, вкладывая в кулак всю злобу и ненависть, ударил по лицу Химика. Тот, как был распоясанный, слетел с ящика и врезался в кучу тряпья. Тут же пришел в себя, вскочил и, матюгаясь, застегивая на ходу штаны, пошел на Лосика. В углу от боли и страха выла Лизавета. А Лосик знал, если подпустит Химика слишком близко – ему конец, неравными были силы. И он Химика запинал, пару раз приложив лицом об бетонный пол, разбив ему в кровь левую половину.
Потом он сидел на корточках, прислонившись спиной к стене, и руки у него тряслись так, что сигарета все время падала на пол. Химик лежал посреди ангара и набирался сил. Через несколько минут он встал. Вместо левой половины лица у него была лаковая японская маска. И отхаркиваясь кровью, сказал голосом прежним, хорошо поставленным и совершенно спокойным:
- Вот, брат, и разбежались мы. Прощай, брат, не поминай лихом…
- Вали отсюда, паскуда,- негромко сказал Лосик.- Чтобы духу твоего не было.
За последующий час он ни разу не встал. Сидел на корточках и курил сигарету за сигаретой. Смотрел, как кодла собирается в дорогу. Костер в ангаре почти погас, и Лосик видел лишь прыгавшие по нарам тени. А когда ушла Аня, в ангаре стало совсем тихо. Она что-то говорила перед уходом, тянула его за рукав, но он только гримасничал в ответ. А Химик больше не появлялся, и на улице его слышно не было.
Лосик сидел в темном ангаре. Мыслей у него не было, но в душе уже завелась боль. Он понимал, что все кончено, что он остался один. Утром соберет в сумку все что осталось, и по мерзлой земле уйдет на дорогу.
Неожиданно в костре вспыхнуло пламя. Лосик вздрогнул и увидел, что возле огня кто-то копошится. Его сердце сдавило сумасшедшим, похмельным бредом – померещился покойный Рубик. И тут же отпустило. Он вздохнул с облегчением. Возле костра стояли Бунька с сестренкой, Чек, Лизавета и еще трое, неразличимые в потемках. Лосик слабо улыбнулся и помахал им рукой.
- Ничего,- прошептал едва слышно.- Апрель переживем, а в мае начнем поднимать землю. Вон ее сколько.
В последних числах мая навалился с запада холод. В промерзшем темно-голубом небе висели высокие почти неподвижные дымки. Ниже них свинцовою кисеею неслись темные тучи, осыпавшие неприветливый день двадцать шестого мая ледяным дождем. Изредка пробивало ливень градом, и по крыше словно черти начинали скакать и бить в старый шифер острыми козлячьими копытцами. Гоцик начал было ворошить чертей в своей голове, но вовремя отвлекся от навязчивых мыслей. Нельзя ему было думать о таком. И вот он лежал, слушая монотонный шум дождя за окном, а в голове его колобродили неуловимые, скользкие слова и фразы. Он пытался зацепиться хотя бы за одно слово, но не смог этого сделать. Понимал только, что безудержно проваливается не в похмельное отупение, а в одну из личин душевной болезни. Бесы заманили его в самый страшный из лабиринтов. И дорога отсюда была одна - на погост. Отчаянно становилось на душе от такого понимания, потому что жить иначе он уже не мог.