Подбадривая друг друга, они двинулись опять на Пушкинскую площадь, только в соседний дом. В приемной Коля поправил галстук и расправил плечи, Сашу попросил молчать и улыбаться, а сам скрылся за дверью с табличкой «Главный редактор». Пожаловался на нелегкую судьбу русского интеллигента, пообещал, что будет хорошо себя вести, и за Слонимского ручается — ну вы же знаете Сашу, он гений фоторепортажа, а уж под моим чутким руководством…
— Ага, — буркнул главный редактор. — Слыхали. Настоящие индейцы, Верная Рука и Меткий Глаз! Точность на разливе — до миллилитра.
— Мы сделали выводы, — сказал Коля. — Мы больше так не будем.
— Разумеется, не будете, — согласился главный. — Николай, давай начистоту. Вы с Сашкой вот-вот покатитесь по наклонной. Кто-то должен остановить ваше падение. Мне неприятно быть жестоким, но в конце концов, я же вас обоих еще совсем зелеными помню… А не синими!.. Значит, вы напишете заявления «по собственному», только без даты, и я положу их сюда, в ящик. И вы будете помнить, что они там лежат. Это вас дисциплинирует хотя бы в служебное время… Я надеюсь.
— Спасибо! — абсолютно искренне сказал Коля.
Через неделю обоих оформили в газету «Труд».
— Старик, ты гений! — сказал Саша. — Это надо отметить.
— Только не здесь! — Коля оглянулся на бронзового Пушкина. — От нас в ближайшее время потребуется известная бдительность.
Они сели в Доме журналиста, и там со всей возможной бдительностью — отметили. Выйдя ближе к ночи на свежий воздух, Коля первым делом принялся крутить головой. Не обнаружив в поле зрения памятника великому русскому поэту, он облегченно вздохнул, расслабился — и плавно съехал по забору на асфальт.
Поначалу на новом месте все шло нормально, а друзья, как и обещали, действительно хорошо себя вели. Без единого замечания они дотянули аж до новогодней пьянки в редакции — там Коля упал лицом в тарелку, но это сочли невинной шуткой. В феврале Коля ощутил характерный зуд во всем организме — душа хотела праздника так, что прямо сил нет, — и отпросился на похороны дедушки. Чудом ему хватило выдержки удалиться на безопасное расстояние от Пушкинской, и праздник обошелся без громких последствий. Только главный назавтра погрозил друзьям пальцем издали, но ласково, отечески, не осуждая.
Увы, весной их с Сашей послали в командировку в Красноярск. Бдительность уже совсем притупилась, лететь было далеко и долго, поэтому они немного выпили для бодрости в аэропорту и потом чуть-чуть добавили в самолете для храбрости. Рядом оказались красивые девушки, и Коля решил с ними познакомиться. Бодро и храбро. А впереди сидел какой-то лысый. Он повернулся и сказал:
— Молодые люди! Давайте потише!
Лысый нашим героям не понравился. Как нельзя кстати у Саши в кармане нашлась «книжечка» троллейбусных билетов. Друзья начали отрывать билетики по одному и лепить их — тьфу! шлеп! — лысому на лысину. Получилось очень весело. Лысый впал в прострацию и больше никому не мешал до самого приземления.
Но в Красноярске, едва самолет остановился, подрулила черная «Волга», из нее вышли молодцеватые парни в штатском, резво взбежали по трапу, прискакали к лысому и, кланяясь, спросили:
— Как долетели?
Лысый обернулся, ткнул пальцем в Колю с Сашей и прорычал:
— Взять!
По счастью, если ты столичный журналист, ты и в Красноярске столичный журналист — связываться с тобой всерьез никто не будет. И вообще нынче вам не тридцать седьмой год. Нарушителей порядка Королева и Слонимского даже не побили. Их всего-навсего сдали в вытрезвитель.
Выйдя из заведения и опохмелившись, Коля с Сашей быстро и четко — мастерство не пропьешь — отработали задание и полетели домой. В московском аэропорту они переглянулись и, не говоря ни слова, повернули к ресторану. Для поправки нервной системы.
— А ведь легко отделались, — сказал Коля, поднимая рюмку.
— Пронесло, — сказал Саша.
— Ну… За то, чтобы и дальше так!
Через два часа они уже кричали друг другу: «Старик, ты гений! — Нет, старик, это ты гений!», на радостях подрались с какими-то грузинами, попали в милицию, а оттуда, естественно, опять в вытрезвитель.
