Дружинники, мчась по улицам Переяславля, неистово выкрикивали:
— Уходите! Уходите, пронские идут!
Олег молчал. На подъёме к детинцу конь захрапел и споткнулся. Князь спрыгнул с седла, не глядя на покрывшегося пеной коня, побежал вверх.
В княжеском тереме холопы укладывали вещи. Ему встретились двое, с натугой тащившие сундук из библиотеки.
«Кто-то предупредил», — отрешённо подумал Олег, с горечью вспомнив загнанного коня.
Навстречу вышла княгиня. Увидела мужа, замерла, в глазах метнулась боль, чёрные брови страдальчески надломились. Она порывисто вздохнула, но, взяв себя в руки,спросила:
— Страшный разгром?
— Страшный.
Княгиня прижалась к мужу, поцеловала в русую, всегда тщательно подстриженную, но сегодня встрёпанную бородку и умолкла, прильнув к нему всем телом, словно хотела убедиться, что он жив и с нею.
— Кто упредил?
— Епифан. Вьюношу на татарской лошадёнке прислал.
«Епифан? — ударило в голову. — Епишка... остался там с засадным полком у Скорнищева бора». Хотелось взвыть. Князь трудно сглотнул, отчего кадык дёрнулся, спросил деловито, сдерживаясь:
— Давно малец прискакал?
— Да уже часа два... Я сразу велела начать сборы. И в город глашатаев послала.
Два часа назад? Олег не сразу понял. Ах да, часы... Не так давно он подарил жене византийскую водяную игрушку, клепсидру, измеритель времени — каждый час серебряный шарик падал, высвобожденный напором воды, на бронзовую пластинку, и раздавался мелодичный звон. Княгине страсть как понравилась греческая выдумка, и она с упоением стала следить за утекающим вместе с водой в клепсидре временем. Олегу же казалось, что мелодичный звон напоминает похоронные колокола, провожающие невозвратную частицу бытия. Жена посмеивалась, возражала, что это праздничный перезвон, встречающий новое время.
Боже мой, о какой ерунде он думает!
— Вели конюшему за моим Воронком послать, упал у самого детинца. Может, отдышится, выживет.
Теперь, когда Олег убедился, что жена всё взяла в свои маленькие, но крепкие руки, можно было подумать и о верном коне, и ещё о чём-то, чего он никак не мог вспомнить, как ни силился. Мысли сбивались, путались, вдруг смертельно заболела голова, в том самом месте, где несколько лет назад оставил отметину татарский меч. Он поднял руку — шлема на голове не было. Когда он снял его? Или потерял? Князь пошатнулся и тяжело опёрся о дверной косяк.
Мещёрский[34] князёк Лександра Укович, невысокий, коренастый, белобрысый и, как многие из его племени, родственного белоглазой веси, что жила на севере, светлоокий, встретил рязанцев с откровенной радостью. Ничего в том удивительного не было — за каждый день, что скрывались они у него в непроходимых топях и лесах, платили звонким серебром либо редким для мещеряков византийским красным товаром.
— Однако твой терем ждёт тебя, Олежка, — сказал князёк, чуть заметно растягивая гласные в русских словах.
Светло-голубые, слегка выцветшие глазки на широком лице сощурились, и он вдруг стал похож на ордынца при всей своей весской белобрысости.
Олег Иванович поморщился, услыхав обращение «Олежка», но что делать, сейчас он был всецело во власти Уковича: хитрый мещеряк не упустил возможности показать, что сознает это.
— Понимаешь, Ляксандра, не успел я всех воев собрать с межи, с юга, с литовской границы. Пришлось ополчение поднимать, а оно, хоть и многочисленное, но в бою, сам знаешь...
— Ты не оправдывайся, брат, — сказал спокойно Укович.
— Я не оправдываюсь! — вскипел Олег.
— Оправдываешься — перед собой. Мы тут, хоть и в болотах сидим, однако знаем, не твоему ополчению с полками Боброка сражаться. Говорят, булгар он, как игла сквозь рядно, прошёл, и к покорности привёл, и дань взял по своей воле.
Войдя в терем, в котором не раз жил, скрываясь во время татарских налётов, Олег, пересказав жене свою беседу с Уковичем, раздражённо спросил:
— Зачем он при мне Боброка возвеличивал?
— Он не Боброка возвеличивал, а горечь от твоего поражения пытался смягчить, — по-женски мудро рассудила Ефросинья.
Утром она разбудила Олега чуть свет с радостным известием: Епишка с большей частью дружины вышел из гатей и приближается к селищу. О том неведомыми путями уже прознали местные жители и доложили своему князьку.
