Прошёл год. Однажды в конце весны 1367 года боярин Корней сказал за обедом:
— А Дмитрий Московский всё же решился.
Дело было во время обязательного воскресного застолья. За огромным столом сидели все старшие дружинники, стоял негромкий гул голосов. Степан, хотя и считался сыном боярина, сидел на самом дальнем конце стола, где и положено было сидеть младшему. После обеда он, улучив минуту, спросил у Корнея, что тот имел в виду, говоря о московском князе.
— Дмитрий начал строительство каменного кремля. Доносили торговые гости: всю зиму возят в Москву белый камень из окрестных каменоломен. Владыка говорит, что затеял Дмитрий богоугодное дело — возведение великого собора. Олег Иванович же больше склоняется к мысли, что хочет Дмитрий построить детинец. Ежели построит он каменный кремль... — Корней задумался.
Степан хотел было сказать, что надо радоваться появлению в сердце Руси каменной крепости, способной выстоять против татар, но почему-то промолчал.
Ещё через несколько дней, когда поздно вечером Степан поднимался переходом из библиотеки к себе в светёлку, его перехватила дочь боярина — Алёнка.
— Стёпушка! — позвала она, выходя со свечой из тёмного угла.
— Ты что не спишь, коза, вот я боярыне пожалуюсь, — сказал в привычном шутейно-весёлом тоне Степан.
— Стёпушка, — повторила она прерывистым тихим голосом, — тебя батюшка в княжескую дружину сговорил дружинником. Он сейчас матушке рассказывал, я случайно услыхала. Завтра объявит.
«Неужели свершилось?» — пронеслось в голове Степана.
Неужели сбылись его самые смелые юношеские мечты — попасть в дружину, принести князю Олегу клятву, отдать всю жизнь без остатка, сражаясь против поганых?
— Ты будешь приходить к нам? — Алёнка сжала руки у горла, словно молилась.
— Конечно, к кому мне ещё приходить, — ответил Степан, хотя мысли его были в этот момент совсем о другом — о боях, славе, мести.
— Ты не забудешь меня?
— Почему я должен забывать тебя, коза? — удивился Степан.
Алёнка привстала на цыпочки и робко поцеловала его.
Скрипнула дверь, раздались тяжёлые шаги. Алёнка отпрянула, скользнула вдоль бревенчатой стены и исчезла, растворяясь в темноте, а из-за угла вышел старик дворский. Степан молча поклонился ему и поспешил в свою светлицу.
Утром он, хотя и не спал полночи, мечтая о том, как станет дружинником и поедет бить татар, занимался на бронном дворе.
Тут появился холоп и передал: боярин ждёт его у себя. Корней принял Степана в гриднице. Он с удовольствием оглядел юношу, отметил про себя, что волосы у него влажные, значит, успел ополоснуться, сорочица чистая — значит, успел забежать к себе, сменить, на ногах не лапти, в которых обычно занимались молодые дружинники на бронном дворе, а сапоги — успел переобуться.
— Садись, разговор долгим будет, — начал боярин. — Заглянул я вчера на бронный двор. Знатно бьёшься на мечах, знатно...
Степан встал и поклонился, благодаря за похвалу.
— Сиди, сиди, — велел боярин. Было видно, что поведение юноши ему по сердцу. — Завтра отвезу тебя к князю Олегу Ивановичу. Я уже переговорил с ним, берёт он тебя в свою дружину.
Степан бухнулся боярину в ноги.
— Встань, встань, парень, чего ты... Я ведь тебе что отец родной, — заворчал Корней. — Прямо скажу, жаль мне с тобой расставаться, да и боярыня моя против, ты ей как сын, но... не дело тебе, боярскому сыну, в боярской дружине быть.
Степан поклонился, стоя на коленях.
— Сказал тебе, встань. Встань и садись. — Корней указал на лавку напротив себя. — В бою, конечно, моя дружина мало чем от княжеской отличается, разве что числом помене. Но к боярству путь ведёт только через княжескую дружину. Так что жить ты теперь будешь во дворце, на глазах князя. Помни, он всем нам вместо отца[17], и все милости от него идут.
Боярин долго ещё рассказывал Степану, кто при князе близко стоит, кто подале, кто силён при дворе, а кто пустышка и кого опасаться надобно, потому как у него, Корнея, не одни только други есть, встречаются и завистники.
— И вот что я тебе ещё скажу. Ты тут на клиросе пел со всякими певчими. Я не возражал, хотя и не по нутру мне это. А при дворе забудь. Не ровен час, услышит князь, определит тебя в дружинные певцы, и тогда не видать тебе ни боярской шапки, ни воеводства, ни славы боевой.
