Он вошёл, внутренне уже готовый ехать, хотя и не знал, куда нынче направит его князь.
— Мурза Тагай идёт, — сказал Олег Иванович без всяких предисловий.
— На Рязань или на Москву?
— Даже если на Москву, то путь из Мордвы лежит через рязанские земли, — ответил тысяцкий.
— Я хочу просить тебя, боярин, — начал князь. Софоний Алтынкулаевич поклонился, показывая, что готов исполнить любую просьбу. — Поскачи немедля к Тагаю, спроси, сколько серебра хотел бы он получить, чтобы обойти наши земли стороной. Пообещай всё, что ни запросит. Возьмёшь с собой гонцов, оставишь на пути подставы, будешь мне доносить о каждом новом слове мурзы. Иди! Распоряжайся от моего имени, боярин.
Софоний поклонился и вышел.
— И тебе придётся в ночь скакать, — обратился Олег Иванович к Корееву. — К Титу Козельскому и Владимиру Елецкому. Писать ничего не буду, передашь на словах.
— Поверят ли?
— Тебе поверят, — кивнул тысяцкий.
Кореев вышел.
— На Москву Тагаево нашествие решил направить? — сказал хмуро тысяцкий.
— Снова уходить в леса? — вместо ответа спросил князь.
— А когда Москва Тагая побьёт, он домой через Рязань возвращаться будет злой. На нас свою злость сорвёт, забыв о серебре, разграбит.
— А если Москва не побьёт Тагая?
— Она его побьёт в любом случае. Но если мы её предупредим, разгром будет сильнее, а он слабее, и мы его, битого, от своих земель отгоним.
— Значит, предупреждаем?
— Я бы послал гонца, великий князь.
— А Рязани что делать?
— То, что задумал. Жён и детей в Мещеру, а нам встретить его, когда время придёт, со всеми дружинами удельных и союзных князей, со всеми полками, и дать бой.
Олег долго сосредоточенно молчал, насупившись и хмуря брови. Под глазами лежали глубокие тени, которые тысяцкий только сейчас разглядел. Кто бы дал сейчас молодому князю его двадцать пять лет?
— Иди, снаряжай гонца, — сказал Олег наконец.
— Если от меня гонец, то к Вельяминову? — спросил для порядка тысяцкий.
Вельяминов был потомственным тысяцким Москвы, давним знакомым тысяцкого рязанского.
— Тебе виднее.
Старик ушёл. Олег немного посидел, потом поднялся, сделал шаг к двери, ведущей на женскую половину, и остановился. Там жена и мать купали детей. Доносились радостные, весёлые голоса, беззаботный смех. Лицо князя было мрачным, руки крепко сжаты. Если козельский, елецкий и, не дай бог, пронский князья не посмеют выйти с дружинами, сил своих недостанет не только отразить налёт Орды, но даже поставить заслон степной коннице у стен беззащитного Переяславля. Обо всём этом надлежало сказать жене и матери...
Горько было думать о необходимости после стольких тихих лет вновь со всем скарбом, детьми, домашними и скотом тащиться в мещёрские леса, отдавать богатые подарки племенным князькам, чтобы помогли, укрыли, отвели ордынцев, и терпеть шёпот за спиной: мол, в который раз уходит Олег от боя. А ведь один бой, даже самый удачный, ничего не решает.
Олег Иванович ещё помедлил и решительно шагнул к двери...
Тагай, идя на Москву, взял беззащитный Переяславль, разграбил то, что не смогли забрать с собой жители, сжёг город, прошёлся, неся смерть и пожарища, по ближним волостям, но в Мещеру, лесную и болотистую, сунуться не посмел. Он двинулся на Москву. Однако до Коломны не дошёл, получив донесение от лазутчиков о сильном московском войске, затоптался на берегу Оки, медля в нерешительности, что всегда подобно смерти в боевом походе.
Олег Иванович, успокоившись за судьбу жён и детей, собрал полки, объединился с пронскими, козельскими и елецкими дружинами и ударил по ордынцам. Общими силами разбили татаро-мордовские войска у Шишевского леса в жестоком бою. Сам Тагай едва спасся с немногими соратниками, потеряв в одночасье и славу, и награбленное.
