— Помните, это диалог между вами и вашим покойным близким человеком с Диланом посередине, — продолжала она. — Он нуждается в вашем сотрудничестве, чтобы правильно интерпретировать получаемые послания, поэтому не стесняйтесь.
— Другими словами, если он ошибется, подскажите ему правильный ответ, — зашептал Монк Стоттлмайеру. — Публика выполняет всю работу, а не Свифт.
— Во время программы камера снимает зал беспрерывно, — предупредила Эбигейл Донован, — и мы хотим, чтобы ваши друзья дома знали, что вы получаете удовольствие. Реагируйте на его слова.
— Так Свифт понимает, верна ли его догадка, — прошептал Монк мне.
— Шоу в прямом эфире пишется на пленку, поэтому снимаем в режиме реального времени, останавливаясь только для перерывов на рекламу.
Я не слушала остальную часть технических нюансов, о которых она предупреждала; я пыталась понять, что имелось в виду под словами «в прямом эфире пишется на пленку». Звучало очень противоречиво.
Когда она ушла со сцены, из динамиков загремела главная тема шоу и на мониторах появились начальные титры. Они состояли из кадров со Свифтом, говорящим с людьми, впечатленными его способностями, потрясенными или рыдающими от радости.
В момент окончания титров Свифт с широкой улыбкой на загорелом лице выскочил на сцену из проема между двумя трибунами.
— Привет, друзья!
Зрители шумно зааплодировали, многие поднялись на ноги. Волнение и ожидание ощущалось так же, как тепло от прожекторов.
Свифт обвел взглядом трибуны, остановившись на мгновение на нас с Монком, чтобы убедиться в нашем присутствии в зале.
— То, что произойдет или не произойдет сегодня, во многом зависит от вас. Возможность общаться с умершими требует вашей восприимчивости, открытости и готовности получать послания. Вы знаете своих усопших близких лучше меня, и я не всегда могу расшифровать сведения, передаваемые ими. Ваша задача интерпретировать их.
Монк наклонился к Стоттлмайеру:
— Другими словами, если его догадки ложны, это не потому что он мошенник; просто вы не достаточно восприимчивы.
— Я горю желанием арестовать его прямо сейчас, — прошипел капитан.
Свифт прикрыл глаза и вытянул руки перед собой, подняв ладони, будто чувствуя жар от костра. — Я чувствую что-то синее и букву «М».
Дишер вскинул руку вверх. — Я! Я!
Стоттлмайер дернул его руку вниз, но поздно. Свифт открыл глаза и направился к нему.
— Как Вас зовут?
Дишер встал.
— Рэнди Дишер.
— Откуда Вы догадались, что дух вызывает именно Вас, Рэнди?
— Потому что мой дядя Морти любил рыбачить на озере Лун, — взахлеб тараторил Дишер. — И его любимый цвет — синий.
— Да, теперь я четко вижу его, — произнес Свифт. — Это пожилой человек, не совсем толстый, но и не худой.
— Это он! У него был пивной живот, — Дишер повернулся к Стоттлмайеру. — Разве это не удивительно?!
— Не то слово, — пробурчал капитан.
— Я вижу совершенно особое место на озере. Его любимое тайное место для ловли, — продолжал медиум. — Вы знаете, о чем я говорю, о его секретном месте?
— В бухте у плавательной пристани перед красными хижинами?
— Уже не секретное, — усмехнулся Стоттлмайер.
— Именно оно. Он уведомляет Вас, что его дух поселился там и рыба прекрасно клюет, — Свифт положил руку на плечо Рэнди. — Остановите маленькую лодочку перед красными хижинами, когда Вам захочется побыть с ним, и он незримо придет к Вам.
Дишер кивнул, едва не плача, и уставился в потолок. — Я люблю тебя, дядя Морти.
— И он любит Вас, — Свифт повернулся к Монку.
— Здравствуйте, мистер Свифт, — поприветствовал тот.
— А это, дамы и господа, Эдриан Монк, великий детектив, — представил Свифт. — Кто видел меня вчера вечером на шоу Ларри Кинга, тот знает, что мы с Эдрианом работали вместе с духом убитой женщины, нашли ее убийцу и привлекли к ответственности. Подробную историю вы прочтете в моей следующей книге.
Зрители охали и ахали. Я заметила, что Свифт называет Монка по имени, словно они старые приятели. Даже я от этого чувствовала себя некомфортно. Стоттлмайер — старый друг Монка, но он не обращался к нему по имени. Тот факт, что Свифт позволял себе столь наглую фамильярность, должен был возмутительным для Монка. Но если и так, Монк хорошо скрывал недовольство.
