— Разве она сама не отравилась бы? — засомневался капитан.
— Она и отравилась, но заранее ввела противоядие через внутривенный катетер, — сказал Монк. — Посмотрите на ее диаграмму. Она показывает повышение уровня атропина.
Стоттлмайер взял медицинскую карту, висевшую на спинке постели, открыл и уставился в нее долгим взглядом, прежде чем снова закрыть.
— Кого я обманываю? — воскликнул он. — Я не умею читать медицинскую карту.
— Я тоже, — произнес Монк.
— Тогда откуда ты знаешь, что было, а чего не было в ее крови?
— Потому что она жива, — ответил он. — А доктор Дуглас — нет.
— А как насчет других врачей, помогавших ей? — задал вопрос Дишер. — Почему они не отравились?
— Потому что они носили не такие же перчатки, — ответил Монк. — Доктор Дуглас использовал только перчатки Конвей; от других марок у него выступала кожная сыпь. Перед операцией Стелла проколола крошечные дырочки, невидимые невооруженным глазом, во всех перчатках в его коробке, чтобы через них яд попал на кожу.
Стоттлмайер посмотрел на Дишера:
— Свяжись с криминалистами, Рэнди, и убедись, что они сохранили коробку с перчатками доктора Дугласа. Попроси их исследовать перчатки на перфорацию.
Дишер кивнул и что-то записал в блокнот.
Я посмотрела на Стеллу. Она была такой бледной и слабой, что казалось, будто она тает в своей постели. Ее глаза наполнились слезами. Я вспомнила, что доктор Кларк кинулся к ней и спас жизнь, когда умер доктор Дуглас.
— Но, мистер Монк, — обратилась я. — Даже с внутривенным противоядием, для Стеллы было бы самоубийством травить своего хирурга, когда тот оперировал ее сердце.
— Это был риск, на который она была готова пойти, — ответил он. — Это поэтическое возмездие. Она использовала свое сердце, чтобы убить человека, разбившего его.
Стелла закрыла глаза, и слезы покатились по ее щекам. Не могу сказать, слезы печали или гнева. Скорее, и то и другое.
Стоттлмайер в изумлении покачал головой:
— Мы бы никогда не поймали ее, Монк.
— Вы бы смогли, сэр, — лизнул задницу Дишер. — Возможно, потребовалось бы больше времени, только и всего.
— Нет, Рэнди, я бы не сумел, — Стоттлмайер посмотрел на Монка с искренней признательностью. — Как ты догадался?
— Это же очевидно.
— Давай, руби! — рассмеялся капитан. — Не позволяй моим оставшимся клочкам самоуважения остановить тебя.
— Никто из врачей или других медработников не мог отравить доктора Дугласа незаметно, — объяснил Монк. — Поэтому и остался всего один возможный подозреваемый.
Стоттлмайер нахмурился:
— Это имеет смысл. Удивляюсь, почему я не заметил этого.
Капитан повернулся к Стелле, не заметив, как Монк изучает его как некую сложную живопись.
Дишер подошел к постели Стеллы:
— Вы имеете право сохранять молчание…
— Рэнди, — прервал капитан. — У нее в горле дыхательная трубка. Она ничего не может сказать, даже если захочет.
— О, — произнес Дишер, затем махнул наручниками, зажатыми в руке. — Должен ли я приковать ее к постели?
— Не думаю, что это необходимо, — ответил Стоттлмайер.
— Капитан, — сказал Монк. — Зато я никогда не смог бы пить воду из фонтанчика.
— Правда? — Стоттлмайер выглядел немного запутанным нелогичным заключением.
— Если бы от него не зависела моя жизнь. А Вы, наверно, пили оттуда, не задумываясь.
Капитан долго смотрел на Монка. — Всегда.
Монк пожал плечами.
Стоттлмайер кивнул.
Я думаю, если что Монк и нашел в жизни, так это способ уравновеситься. Это играло огромную роль в его способности замечать больше, чем остальные.
