Он начал перебирать книги Ладлоу. Сначала открыл «Имена на надгробиях», прочитал пару страниц и закрыл.
— Пчеловод виновен, — сообщил он.
Взял «Смерть не знает выходных» и пролистал несколько первых страниц. — Матадор убил.
Закрыл ее и взял третью, новейший роман Ладлоу — «Последнее слово — смерть». Снова пробежал несколько страниц и отложил книгу.
— Виновата массажистка.
— Вы же заглянули только в несколько первых страниц, — удивилась я.
— Ладлоу — такой неуклюжий писатель, что можно выявить убийцу по обложке. Убийца всегда имеет личные причуды, выдающие его.
— Откуда Вы знаете? Вы же не читали концовки?
Монк взял книгу, пролистал до конца и кивнул.
— Массажистка — клаустрофобик, открывающая окна на месте преступления, — сказал Монк. — Именно так Маршак и вычислил ее.
— Спасибо, что заспойлерили мне книги, — надулась я.
— В любом случае они паршивые, — отмахнулся Монк. — В жизни гораздо больше интересных загадок, чем может предложить этот писака.
— Но это его работа, — заступилась я. — Он пишет ради развлечения.
— Разве интересно чтение истории, где убийца всегда наименее очевидный персонаж, которого ловят одним и тем же способом?
— Уже нет, — согласилась я. — Больше никогда не смогу прочитать ни одной книги Ладлоу.
— Потом меня поблагодаришь.
— Вы всегда так говорите. А хоть кто-нибудь поблагодарил Вас?
— Полагаю, меня окружают невежливые люди, — пожал он плечами. — Ты бы могла меня поблагодарить.
— За что?
— За все, что я для тебя делаю.
— Вроде того раза, когда Вы выбросили всю мою посуду, увидев единственный скол на чашке?
— Прекрасный пример, — обрадовался босс.
— Да уж.
Несколько минут мы ехали в молчании, пока он снова не заговорил.
— Не понимаю твоего недовольства.
— Подумайте еще, — предложила я. — Потом меня поблагодарите.
Не поблагодарил.
Я предупредила за тридцать минут до ранчо Харрис, и мы миновали его без происшествий, хотя он все время просидел с закрытыми глазами, схватившись руками за приборную панель, словно несся на американских горках.
Спустя некоторое время после ранчо Харрис мне пришлось остановиться, чтобы посетить уборную. Я боялась, что придется подождать пару часов, пока Монк не надраит ее до блеска, чтобы самому ею воспользоваться. Но ему облегчаться не захотелось.
Чтобы не пользоваться уборной, ему пришлось ничего не пить с утреннего пробуждения. Он объявил, что не собирается ни пить, ни есть во время путешествия.
Я же не намеревалась подвергать себя испытанию. Поэтому заказала гамбургер, картофель-фри и экстра-большой стакан кока-колы в придорожной кафешке «У Венди». Пока я ела и пила, Монк сидел напротив, глотая слюни, хрипя и облизывая потрескавшиеся губы.
Я взяла еще стакан колы, и мы вернулись на дорогу. Всю оставшуюся часть пути его желудок ворчал, а сам босс издавал странные звуки удушья. Я включила радио, чтобы их заглушить. Через пару часов он то ли заснул, то ли потерял сознание от обезвоживания.
Мы вернулись в Сан-Франциско около восьми вечера, я растолкала его и помогла дотащить чемоданы до квартиры. Он так обрадовался дому, что расплакался, правда, из-за недостатка влаги глаза остались сухими.
Я заехала к сестре Шароны за Джули, и мы отправились домой. Возвращаться в родные пенаты приятно.
Джули присела за стол. Я достала две ложки и кварту шоколадного мороженого и примостилась рядом с дочерью. Мы поделились последними новостями, поедая мороженое из коробки.
Да, знаю, нездоровое питание, и я могла бы с тем же успехом накормить дочь крысиным ядом, но попробуйте сами впихнуть в ребенка рисовые лепешки.
Джули припасла хорошую новость.
— Гипсореклама стала настоящим хитом, — похвасталась она. — Продажи идут в гору, так что я собираюсь получить пятьдесят долларов на следующей неделе.
— Здорово! — похвалила я. — Тебе, наверно, будет жалко расставаться с гипсом, когда кость срастется и его снимут.
— Не совсем, — загадочно улыбнулась она. — Я решила сделать франшизу гипсорекламы.
— Сделать франшизу гипсорекламы? — удивилась я. — Что это значит?
Моя обожаемая дочь начинает изъясняться как акселератка из плохого ситкома. Как с этим бороться?
