«Скажу вам по правде, — писал капитан в одном из своих писем, — то, что мне пришлось тогда видеть, хоть кому расшатало бы нервы. Никогда еще я не испытывал такого изнеможения сил, как после часа в этом лесном кошмаре. Даже не близость смерти сломила меня; потерь в нашем полку было как раз немного. Но я был под страшным физическим гнетом нестерпимого шума от канонады и падающих деревьев, и это меня подорвало, помешало мне вынести с мужеством то, что я много раз терпел прежде. Когда я тащил своего солдата с размозженной ядром до колена ногой и увидел, как острая кость торчит у него из кровавой раны, мне стало так худо, что я бы, наверно, свалился совсем, но, по счастью, собрат офицер дал мне хлебнуть глоток виски. Впервые за всю войну я прибегнул к этому средству. Едва отдышался, вдруг вижу, как кровь заливает лицо стоящему рядом со мной знаменосцу-сержанту. Я решил, что сержанту конец. Но он спасся чудесным образом. Пуля, представьте, прошла у него под кепи по самому шву околыша, рассадила лоб от виска до виска и ушла, не затронув черепа. Его отправили в тыл совершенно ослепшего и с отчаянной болью, но ранение считается легким. До сих пор не пойму, как мы все там в лесу не пропали, ведь мы были изрядно скучены и обстрел был жестоким. Раз шрапнельный снаряд разорвался прямо над ротой, но ранил лишь одного бойца; ему оторвало пятку. Раненый — образцовый солдат, тихий, застенчивый, как девушка, отдал мне честь, показал свою ногу и попросил разрешения отправиться в тыл. Я, конечно, ответил: «Ступай!» Не успел еще он повернуться, как над нами разорвался второй шрапнельный снаряд, никого в этот раз не задел, только контузил Ван Зандта».
Но вот наконец, продираясь сквозь чащу, показалась артиллерия Бэйнбриджа; орудия подскакивали, наезжая на корни и сучья, но ездовые браво держались в седле, и знаменосец-сержант поднял боевое знамя, словно рыцарь на средневековом турнире. Еще минута — и вот два бронзовых «наполеона»[110] под единодушный радостный крик пехотинцев открыли огонь. К этому времени войска уже выбрались на опушку, и Колберн смог обозреть, расположение противника. Перед ним простиралась равнина, изогнутая по краям, вея изрезанная крутыми оврагами, а местами как бы вздымавшаяся. Были ясно видны завалы из нагроможденных деревьев, стволы и кроны которых, сцепившиеся между собой, могли стать серьезным препятствием для наступающих. А на той стороне долины возвышалась гора с усеченной вершиной, кое-где покрытая лесом, сквозь который виднелись палатки и будки — лагерь южан. По ближнему краю вершины и по изгибам ее шли укрепления противника, казавшиеся отсюда просто желтым обрывом горы, — это и был Порт-Гудзон. Колберн глядел, как бригада Пейна (тоже из их дивизии) спустилась бегом в долину навстречу ядрам и пулям, терпя большие потери, и пошла в наступление. Командиру Десятого было приказано бросить две роты в долину, чтобы очистить путь пушкам Бэйнбриджа, а потом наступать всем полком с правого фланга противника, потеснить и заставить умолкнуть его артиллерию. Рота Колберна была в числе двух, получивших это задание, и он, как старший по званию, принял командование. Только он вывел своих людей, как пронесся слух, что подполковник Десятого то ли убит, то ли опасно ранен. Стали искать майора.
— Клянусь Юпитером, вы его здесь не найдете, — засмеялся Ван Зандт.
— Как не найдем? А куда он девался? — спросил его Колберн.
— Ни здесь не найдете, ни в миле отсюда, ни в двух, клянусь вам Юпитером. Где он, не знаю, но только он non est inventur.[111] С четверть часа назад он проследовал в тыл, как всегда, на предельной скорости. Сейчас, по моим подсчетам, он уже пробежал миль десять и сидит где-нибудь в тишине и уюте, клянусь спасением души.
Старший из капитанов принял командование полком и повел его влево, вдоль фортовых укреплений. А Колберн с восемьюдесятью бойцами спустился в Долину Смерти и там сквозь завалы — где пробираясь поверху, а где подлезая под них — пошел в наступление прямо на изрыгавшие пламя и дым огневые точки врага. Отряд наступал развернувшись — как веер — почти что на четверть мили. Залегая за каждым пеньком, за каждым поваленным деревом, используя для укрытия неровности почвы, бойцы вели не частый, но эффективный огонь по орудийным расчетам противника; защитников форта можно было уже легко различить простым глазом. Командиры бежали вдоль цепи позади своих рот, приказывая продолжать наступление.
