— Намедни на Дворянской опять советчика стукнули.
— Ей-богу?
— Истинный крест. Свекор видел, как в телегу ложи ли.
— Всех не перестукают!
— Точно! Нас миллионы!
— А их что, меньше?
— Заткнись, контра!
Начинается спор. Федя отвернулся, читает заголовки в газете: «Борьба с сыпным тифом», «Да здравствует красный террор!», «У белых рабочие умирают с голоду».
А на другой странице лозунги большими черными буквами:
«Спекулирующих на муках голода — к стенке!
За преступление по должности — расстреливать!»
Озноб побежал по спине у Феди от этих грозных, гремящих слов, и запело в нем что-то, заликовало: ни в жизнь не одолеть белякам красную революцию!
Сбоку стоит старичок в теплой поддевке, водит в уголке газеты крючковатым пальцем с желтым ногтем, его бледные губы, похожие на высохшие ломтики картошки, шевелятся — читает:
— «Забежала коза, белая, с рыжими пятнами, большими рогами. Обращаться по адресу: Киевская слобода, тридцать три». — Старичок посмотрел на Федю, сказал задумчиво:
— Коза — глупая животная.
Шумят люди у газеты «Коммунист». Спорят. Ругаются. Опять вслух читают. И опять спорят.
«Во какую мы газету выпускаем!» — думает Федя.
У стеклянных дверей прохладно и зеленый полумрак от лип. Растут они здесь, старые, густые, и в них всегда воробьи слетаются и свои митинги устраивают. Наверно, тоже о революции спорят.
Федя прошел мимо совсем заснувших от жары львов, открыл стеклянные двери и сразу почувствовал знакомый запах краски, бензина, разогретого металла.
Мало кто догадывается, что типография — это целая огромная страна. А Федя знает. Страна начинается с дежурки. Здесь темно, потому что нет окон, и горит керосиновая лампа, горит и фитилем потрескивает.
В дежурке у Феди двое друзей — дед Василий с винтовкой и кошка Ляля. Кошка эта ужасно жирная, и ей голод нипочем: крыс в типографском дворе ловит. Поймает крысу и сожрет. Еще она гордая — ни с кем не разговаривает. Свернется в серый пушистый клубок и спит около лампы прямо на столе. Но с Федей Ляля дружит. Когда он проходит через дежурку, Ляля встает, мягко прыгает на пол и трется о Федины ноги — здоровается. Иногда даже бархатно скажет:
«Мрр-ру!» — что означает: «Здравствуй! Очень рада тебя видеть».
Но сегодня кошки Ляли не оказалось на обычном месте.
— Где же она? — удивился Федя.
— Обедать пошла. Стал быть, проголодалась. -
Посмотрел дед Василий на Федю внимательно, спросил:- А ты как? Небось в животе оркестра?
— Не. Капуста там у меня.
— Капуста… — проворчал дед Василий. — Накось, побалуйся. — И дал Феде сухую, скрюченную таранку.
— Спасибо.
Федя поднимался по железной лестнице с обтертыми краями ступенек и на ходу чистил таранку, а слюнки так и подбегали к зубам.
После лестницы, за темной дверью — наборный цех. И здесь Федя все знает. И машины, и запахи, и всех наборщиков. И его все знают-не успел войти, а уж отовсюду кричат:
— Привет, Федюха!
— Как жизнь?
Подошел к Феде наборщик дядя Петя, худой, длинный, в черном жирном фартуке, весь в краске, поправил очки на коротком носу, закашлялся.
— Фу, черт! — сказал дядя Петя. — Сейчас бы молочка парного. От жары в горле — Сахара.
Эта присказка Феде была известна, и он ждал, что будет дальше.
— Так вот, — дядя Петя зачем-то вытер руки о фартук, и от этого они стали еще чернее, — иди к Давиду Семеновичу. Ждет тебя. Он тут. Дело у него важное.
«Сейчас ушлет в редакцию, — подумал Федя.- И Мишку проведать не успею».
Но ведь Федя — рабочий человек, курьер газеты, и он знает, что без железной революционной дисциплины ничего в жизни получиться не может. И поэтому он послушно зашагал по коридору к двери с табличкой «Коммунист».
За этой дверью — маленькая комнатка, заставленная молчаливыми книжными шкафами. На столе — газетные полосы, пачки журналов «Новь», желтый пузатый графин с водой и стакан с отколотым краешком. К стене старый плакат прибит: «Вся власть Со-вЪтамъ!» И стоит диван, который, когда на него садишься, говорит своими пружинами очень даже отчетливо:
«Дзю-ю-юба…»
В этой комнате всегда сидит за столом редактор газеты «Коммунист» Давид Семенович. Он очень даже хороший человек, только серьезный и насмешник. И петь любит. Пишет, пишет что-нибудь и вдруг как запоет:
