Мишель Монтень. Опыты. Книга первая - страница 182

Тема о мужестве, сметливости, талантливости людей из народа проходит через многие главы «Опытов» Монтеня и звучит как апелляция к будущему; Монтень как бы провидит выдвижение народа на авансцену истории и, постоянно подчеркивая его моральную и творческую силу, сам ставит его в центр внимания. В этом пристальном внимании к судьбам и переживаниям простого человека — громадная заслуга монтеневских «Опытов».

Прославление моральных качеств простых людей, превознесение их близости к природе, а также прославление живущих по законам природы народов Нового Света связаны были с новым этапом в философской эволюции Монтеня, особенно явственно проступающим в III книге «Опытов». Монтень, как сказано, разрушал оружием своего сомнения традиционно-схоластическое решение таких кардинальных для церковно-феодальной идеологии вопросов, как вопрос об отношении знания и веры, разума и «откровения».

Точно так же в области моральной философии он отвергнул церковный аскетически-христианский идеал и противопоставил ему учение о жизни согласно природе, жизни, согласно здоровым требованиям нашей физической и духовной природы. Эта передовая для того времени эпикурейская философия жизни особенно отчетливо выражена в последней главе III книги «Опытов», на последних страницах этой главы, и выражена в таких ярких формулировках, что лучше всего будет изложить ее по возможности словами Монтеня.

Монтень прежде всего решительно отвергает здесь спиритуалистически-религиозный идеал жизни. Он заявляет, правда, что отказывается смешивать с обычным человеческим муравейником «те почтенные души, которые, поднявшись при помощи благочестивого религиозного рвения на высоты постоянного размышления о божественных вещах и достигнув благодаря крепкой, сильной надежде пользования вечной пищей, этой конечной цели и последней пристани христианских желаний, единственно неизменного и нетленного наслаждения, пренебрегают нашими преходящими тленными и убогими удовольствиями и легко отказывают телу в заботах о чувственной и тленной помощи» [913]. Но, отделавшись таким пышным славословием от этой «привилегированной», как он выражается, кучки подвижников-аскетов, Монтень тут же лукаво замечает: «Между нами говоря, мне всегда приходилось наблюдать своеобразное сочетание сверхнебесных теорий и подземных нравов».

Вырваться из рамок своей природы, — утверждает Монтень, — человеку не дано: «Мы можем сколько угодно взбираться на ходули, но и на ходулях мы вынуждены пользоваться своими ногами» [914].Человек должен стремиться не к невозможному, не к «экстравагантному», а к тому, что предписывается ему его природой как телесной, так и духовной. Природа, — продолжает Монтень, — матерински позаботилась о том, чтобы действия, к которым она понуждает нас для удовлетворения наших потребностей, сопровождались также наслаждением, и несправедливо нарушать ее правила. «Я охотно и с признательностью, — заявляет Монтень, — принимаю то, что природа сделала для меня… Все, происходящее согласно природе, достойно уважения. Природа мягкий руководитель и не только мягкий, но и мудрый, и справедливый… Я повсюду разыскиваю ее путь, который мы смешали с разными искусственными дорожками» [915].

Вывод Монтеня таков: надо жить согласно природе. И для этого Монтень ищет теперь образцы у «каннибалов» или у простых людей, у крестьян. Правила его новой моральной философии можно соблюдать в любой обстановке, в любом социальном положении. «Мы страшные безумцы, — восклицает Монтень. — „Он провел свою жизнь праздно“, говорим мы; „Я ничего не сделал сегодня“. Как? Разве вы не жили? Это не только основное, но и самое славное из ваших занятий. „Если бы мне дали руководить большими делами, я показал бы, на что я способен“. Сумели ли вы размышлять над своей жизнью и руководить ею? В таком случае вы сделали самое великое дело из всех возможных; чтобы показать и проявить себя, природа не нуждается в особых дарах фортуны: она одинаково обнаруживается во всех общественных положениях, и притом за занавесом, как и без него. Сумели ли вы наладить свою жизнь? В таком случае вы сделали больше, чем тот, кто сочинил какие-нибудь книги. Сумели ли вы добиться покоя? В таком случае вы сделали больше, чем тот, кто добился власти над государствами и городами… Великое и славное искусство человека заключается в том, чтобы жить умеючи; все прочие вещи — царствовать, копить богатства, строить — только придатки и привески к этому»