Таргови, имея такую привилегию, посадил машину во внутреннем дворе замка и вышел. Стража вскинула в салюте традиционные алебарды. Огнестрельное оружие у них тоже было. Эмиграция не загасила старой кровной вражды и не мешала появлению новых вендетт, не говоря уже о просто беззакониях, и лучше было самому позаботиться о своей защите, чем полагаться только на терран. Узнав, что мать в своих покоях, Таргови ускорил шаг.
Драгойка жила в башне Гаарнох. Гаарнохи не вошли в число видов, которые удалось акклиматизировать на Имхотепе, но в памяти народа жила их длиннорогая мощь.
Мать стояла посреди комнаты со сланцевым полом и гранитными стенами. Суровость комнаты слегка смягчали гобелены. Книги и единственный кубок из морской раковины вывезли со Старкада. Все остальное — бронзовые канделябры, стекло и серебро, массивный стол, кушетка, формами напоминавшая корабль, — было местного производства. Возможность межзвездной перевозки грузов была ограничена, приходилось принимать куда более горькие решения, чем оставить на гибель результаты целой истории. Драгойка стояла у открытого окна, подставив лицо соленому ветру и глядя на прибой, налетающий на дальние рифы за бухтой.
— Привет тебе, мать и предводитель, — сказал Таргови. Драгойка обернулась, заурчала и подошла, чтобы взять его руки в свои. Рассыпанная по плечам женская грива уже была тронута сединой, но двигалась Драгойка легко. Женские округлости тела слегка исхудали, но груди гордо выдавались вперед. Они, правда, не были украшением из жировой ткани, как у людей, а состояли из мышц и сосудов — органы, из которых дети сосали не молоко, а кровь. Таргови был знаком с терранскими рассуждениями на эту тему, говорившими, что необходимость повышенного производства крови сделала ее пол более сильным и потому доминирующим в большинстве тигранских культур. Но его мысли по этому поводу никак не уменьшали уважения к матери.
— С возвращением тебя, младший сын, — ответила она. — Где ты кочевал?
— Среди ветра, что пахнет злом, — сказал Таргови. — Как наш народ?
— Ничего… пока что. Но ты вернулся раньше обычного. Не для того ли, чтобы сказать «да» на этот раз?
— Нет, мать. Еще нет. Я говорю тебе, ветер на Дедале пахнет смертью. Я должен вернуться.
Вибриссы на ее лице грустно опустились.
— Ты уходишь и будешь уходить — и когда-нибудь, если не погибнешь, уйдешь совсем. Ты слишком храбр, мой сын.
— Не более чем ты была, о мать моя, когда вела корабль через Златоварское море и ваз-шираво поднялись вокруг него с оружием.
— Но ты — мужчина, — вздохнула Драгойка. — Примеру терран следуешь? Тебя тянет делать все, что должна делать женщина, как, слыхала я, когда-то их женщин потянуло делать все, что должен мужчина? Я надеялась, что ты подаришь мне внуков.
— Так оно и будет. Как только ты найдешь мне жену, которая не будет ворчать, что меня так часто нет дома.
— Или никогда нет дома, как того, кто породил твою подругу Диану? — Драгойка слегка оживилась. И послала последнюю стрелу: — Не скоро наступит время, когда на Дедале, не говоря уже о звездах, появятся другие ваз-тоборко, кроме тебя. Неужто тебе нравится твое целомудрие?
— Не очень. Суди же сама, каковы мои чувства к тебе, мать, что я сначала пришел сюда, а не бросился за девчонками в прибрежный квартал. Однако долг природе платить придется — никто его надолго не может отсрочить, да и вперед не заплатишь.
Она весело присвистнула:
— Ладно, повеса, пойдем покурим, а заодно поговорим. — И пристально его оглядела: — Не только сыновние чувства привели тебя ко мне, и не они главные. У тебя есть просьба.
— Есть, — признал он.
Его кровь возбужденно пульсировала в теле. Драгойка знала все, что творится на этой планете. Если кто-нибудь и может ему помочь, то это она.
Ветер дул медленный, но ровный. Он наполнял квадраты верхних парусов, раздувал спинакер, стаксели и кливера, под которыми шла на юго-восток «Огненная рыба». Море шумело, налетало валами, окатывало горькими брызгами с их гребней. Волны шли от солнца, рубиново-красные на просвет, и уходили за корму, подставив солнцу зеленые спины. Над кильватером корабля парила стайка летучих змей.
