— Ты знаешь, наверное, что ты единственный пленный, которому удалось уйти, — сказал адмирал. — Это можно понять. Наших у них не больше пары дюжин, с таких же, как у тебя, подбитых кораблей, и тебе замечательно повезло. Но ты можешь не знать, что с Авалона к нам прибывает и другая публика.
— Перебежчики, сэр? Я слышал, там существует недовольство.
— И трусость, и жадность, — кивнул Кахаль, — и прочие достойные мотивы — а также желание извлечь все, что можно, из безнадежной ситуации и избежать худшего. Они являются поодиночке, один за другим — несколько десятков уже набежало. Всех их, естественно, допрашивают, еще старательнее, чем тебя. Твой психопрофиль имеется в досье — разведке просто нужно было убедиться, что с ним ничего не проделывали.
— Они этим не занимаются, сэр, — заговорил Рошфор, обретя дар речи. — Самым страшным преступлением на Авалоне считается лишение кого-то чести. Этим ты лишаешь чести и себя. — Он осекся. — Прошу прощения, сэр.
— Не извиняйся. Наш разговор принимает как раз нужное направление. Позволь мне, однако, продолжить. Первые перебежчики не сказали ничего интересного. Потом… Не стану распространяться — хватит и одного примера. Городской торговец, разбогатевший на коммерции с ближними имперскими мирами. Он не возражает, если мы возьмем его планету — лишь бы его собственность не пострадала и можно было бы получить добавочную прибыль от войны. Кто он — презренная личность или реалист? Неважно. А важно то, что он кое-что знал, а еще кое-что доверили ему для передачи нам высокопоставленные лица, тайно стоящие за мир.
Рошфор взглянул на Кахаля из-за края бокала:
— Вы опасаетесь ловушки, сэр?
— Перебежчики безусловно говорят искренне, — развел руками адмирал. — Но не накачали ли их дезинформацией? Твой рассказ служит веским подтверждением того, что рассказали они.
— О континенте Экватория? Не стоит обижать разведку флота. Я, может быть, не стал бы бежать, если бы не верил, что узнанное мной имеет решающее значение. Однако я знаю очень мало.
— Ты знаешь больше, чем ты думаешь, сынок. — Кахаль потянул себя за бородку. — К примеру, анализ вражеского огня по данным, полученным в первой битве за Авалон, действительно показывает, что Экватория — их слабое место. Ты пробыл там несколько месяцев. Слышал их разговоры. Видел их лица, лица знакомых тебе людей. Как скажешь — их это действительно беспокоило?
— Х-м-м… — Рошфор выпил еще. Адмирал неприметно нажал кнопку, давая сигнал повторить. — Экватория не входит в ведение той… той дамы, у которой я жил. Кристофер Холм, старший сын их главнокомандующего… да, я бы сказал, он действительно беспокоился.
— Что это за место? Особенно эта самая Скорпелуна. Мы собираем все данные, какие можем, но при таком количестве миров кто, кроме их обитателей, может что-то знать об их незаселенных районах?
Рошфор порекомендовал пару книг. Кахаль не стал говорить ему, что компьютеры разведки, должно быть, давно уже их отыскали.
— Ничего определенного сказать не могу, — продолжал лейтенант. — Я понял, что это большое, засушливое плато, окруженное горами, которые на Авалоне считаются высокими, где-то в середине континента, который, как известно адмиралу, невелик. Там, кажется, водится дичь, но вообще-то местными ресурсами прожить нельзя… — Он сделал многозначительную паузу. — Противнику это тоже не удастся.
— И поскольку им придется переплывать океан, они окажутся еще дальше от дома, чем мы от своих кораблей, — произнес Кахаль.
— Высадка будет опасной, сэр.
— Сначала мы подавим местные батареи. А эти славные, отгораживающие от всего горы…
— Я рассуждал так же, сэр. Из того, что я успел узнать о производстве, транспорте и общей ифрийской расхлябанности, так быстро укрепить район они не сумеют. Даже в том случае, если их насторожит мой побег.
— Предположим, мы это сделали, — перегнулся через стол Кахаль. — Предположим, мы создали базу для авиации и ракет «земля-земля». Как по-твоему, что будут делать авалонцы?
— Они будут вынуждены сдаться, сэр, — тут же ответил Рошфор. — Они… я не претендую на понимание ифриан, но человеческое большинство… по моему мнению, они держатся ближе к краю пропасти, чем стали бы мы, но они не безумны. Если мы окажемся там, на планете, и сможем поразить все, что у них есть, не разрушая полностью их любимую планету — эта перспектива и заставляет их драться — но избирательно, теряя при этом свои жизни… Извините, — потряс он головой. — Что-то я запутался. И потом, я могу ошибаться.
