— Принц Вильям, — начал я, — мне сказали, что в этом мире правит династия Ганновер-Виндзор. В тех местах, откуда я родом, все мужчины, как Ганноверского дома, так и Виндзорского, — высокие, худые и хмурые.
Принц улыбнулся.
— А здесь, полковник, все по-другому. Согласно Конституции, наследник должен жениться на простолюдинке. Это делает жизнь наследника не только приятной — среди простолюдинок есть просто красавицы, — но и поддерживает жизнеспособность династии. Но время от времени при этом случайно появляются счастливые коротышки, как я.
Толпа все дальше увлекала меня за собой, я говорил, ел бутерброды, пил все подряд, начиная от водки и кончая пивом. И конечно же танцевал со всеми обворожительными девушками. Впервые в жизни десять лет посольской суетной жизни дали положительный результат. Печальный опыт, приобретенный во время ночных бдений, когда я стоял с рюмкой в руке от захода солнца до полуночи, накачивая представителей других дипломатических миссий, которые в свою очередь старались накачать меня, позволил мне пить, не пьянея.
И все же я решил выйти на свежий воздух, на темную галерею, глядящую в сад. Я облокотился на массивный каменный парапет, взглянул на звезды и стал ждать, пока не утихнет звон У меня в голове.
Я снял белые перчатки, которые по совету Рихтгофена должен был иметь всегда при себе, и, отдавая швейцару шлем, расстегнул верхнюю пуговицу своего тугого мундира.
Ночной бриз легким потоком струился над темными газонами, принося аромат цветов. Оркестр играл что-то очень напоминавшее вальсы Штрауса.
"Старею, — подумал я, — а возможно, просто устал."
— Неужели у вас есть причины для усталости, полковник? — раздался за спиной у меня спокойный женский голос. Кто-то угадал мои мысли.
Я обернулся.
— А, это вы, — сказал я. — Очень рад. Уж лучше думать вслух, чем слышать воображаемые голоса.
У нее были рыжие волосы и бледно-розовое платье.
— Да, да, я очень рад, — добавил я. — Мне нравятся золотоволосые красавицы, вдруг появляющиеся ниоткуда.
— Почему "ниоткуда", полковник? — засмеялась девушка. — Я пришла оттуда, где жарко и людно.
Она говорила по-английски, негромко, и ярко выраженный шведский акцент превращал банальные фразы в очаровательную болтовню.
— Что верно, то верно, — согласился я. — Меня заставили выпить лишнего, и я вышел сюда освежиться.
Мне нравилось, что я так легко и свободно беседую с прелестной молодой дамой.
— Отец сказал мне, что вы родились не в Империуме, полковник, — сказала она, — и что вы из мира, который является точным подобием нашего и в то же время совсем другой. Было бы интересно побольше узнать об этом вашем мире.
— Боюсь, вам там не понравилось бы. Мы очень строго относимся к самим себе и, делая друг другу всевозможные пакости, придумываем хитроумные извинения.
Я мотнул головой. Мне не нравился такой поворот беседы.
— Смотрите, — сказал я, — ведь я без перчаток. Вот и веду подобные разговоры.
Я снова натянул перчатки.
— А теперь, — произнес я чопорно, — разрешите пригласить вас на танец! Доставьте мне удовольствие.
Прошло добрых полчаса, прежде чем мы прекратили это увлекательное занятие, чтобы заглянуть в зал со спиртным.
Оркестр снова заиграл вальс, когда от сокрушительного взрыва задрожал пол и высокие стеклянные двери в восточной части танцевального зала сорвались с петель. Вместе с пылью в помещение ворвались молодчики в разношерстной солдатской форме. Вожак, чернобородый гигант в полинялой гимнастерке, какую носили в армии США, и мешковатых бриджах вермахта, поднял рычаг сбоку от короткого автомата с диском и дал длинную очередь в самую гущу толпы. Под этим убийственным огнем падали и мужчины и женщины, те же мужчины, что уцелели, без колебаний бросались на атакующих. Стоя среди камней, вывороченных взрывом, здоровенный детина, заросший рыжей щетиной, в короткой куртке британского солдата, восемью выстрелами свалил восемь приближавшихся к нему офицеров Империума. Когда же он чуть отступил, чтобы сменить обойму в своем М-1, девятый проткнул ему горло усыпанной бриллиантами шпагой.
Я стоял неподвижно, держа девушку за руки. Хотел было крикнуть, чтобы она уходила, но спокойствие в ее глазах остановило меня. Она скорее приняла бы смерть, чем побежала по обломкам.
