Мировая республика литературы - страница 179
Мы видим, что расхожего понятия «влияния», слишком упрощенного и слишком широкого, недостаточно, чтобы объяснить сходство между Бенетом и Фолкнером. И сам Бенет, в отличие от большинства писателей, испытавших на себе чье — либо влияние, не отрицает его, чтобы подчеркнуть собственную оригинальность. Он всегда говорил о своем родстве с Фолкнером, о преклонении перед ним, и отмечал возможность параллелизма[648]. О своем долге перед ним он говорил, чтобы лучше объяснить природу своих «заимствований»: он указывает на общие места в описаниях (сходные не только эстетически, но и функционально). Сходство их двух миров предполагает воспроизведение некоторых стилистических и структурных элементов и исключает простую имитацию литературных приемов. Как мы замечаем, действие всех романов Бенета развивается в регионе под названием Регион. Подобным образом Фолкнер размещает действие своих книг в Йокнапатофе. Оба воображаемых региона писатели, кстати, снабдили точными географическими картами, Фолкнер — в антологии Мэлкома Ковли «The Portable Faulkner (Карман — ный Фолкнер)», а Бенет — в «Herumbrosas Lanzas» (опубликовано в 1983 г.). Заметим также общую для этих авторов сложность повествования, нелинейное время, нарушения хронологии и т. п. Морис — Эдгар Куандрё считает, что в произведениях американского романиста речь идет не только и не столько о Соединенных Штатах. В предисловии к «Диким пальмам» он настаивает на том, что «настоящая область Фолкнера — это область вечных мифов, в особенности тех, которые известны из Библии…»[649], а ниже он говорит: «Уильям Фолкнер, великий дикарь, служитель древних мифов…»[650] Бенет тоже обращается к мифу, но в совсем другом культурном контексте. Во всех своих романах он смешивает народные мифы и верования, суеверия и обычаи предков, как будто для этнологического исследования. Он использует античные мифы, иногда с неточностями или в качестве аллюзий, он облагораживает и обобщает категории мышления крестьян, затерянных в горах Кантабрии: в начале романа «Ты вернешься в Регион» эти угрожающие горы и лабиринты, которые охраняет призрачный и вездесущий страж, заставляют вспомнить все извивы ада или Аида. Эти странные птицы, «выродившиеся хищники», которые кидаются на людей, вонзая «свой страшный и корявый клюв им в спину», напоминают стражей какого — нибудь из кругов ада. Этими верованиями, легендами и страхами, которые он постоянно использует в своих произведениях, Бенет подкрепляет свои рассуждения о древности и отсталости своей страны, постоянно воюющей за архаические ценности: «А вот здесь, во рву, […] умирал […] человек, который, собрав целую армию, пытался, под предлогом какой — то старой вражды, покорить эту неприступную гору и таким образом раскрыть тайную причину своей отсталости»[651]. В этом возврате к архаическому магическому мышлению нет никакой идеализации крестьянского мира, который автор считает хранилищем национальной культуры в самом чистом виде. Напротив, его интерес к народному мышлению объясняется желанием выяснить исторические и политические причины отсталости и застоя Испании. Подобные же цели преследовал в своей работе Фолкнер — та свобода, которую Бенет нашел в его произведениях, помогла ему четко обозначить проблемы, типичные для Испании.
Руководствуясь этой целью, Бенет предпринимает анализ структуры архаических национальных верований, на первый взгляд загадочный и чисто литературный, а на самом деле исторический и этнографический. Так, он вспоминает сюжет о том, как «голова царя Сидуана, как повествует легенда, отскочив, упала в бурные воды Торса […] и безумие юного Авизы, разрезающего живот трупа своего отца […таким образом он] навсегда предопределил низменное и безнадежное положение деревни, подвергшейся распаду и архаизации, ради сохранения своего законного могущества»[652]. Точно так же Бенет предлагает весьма провокационную точку зрения на гражданскую войну. В его книгах нет и следа той героической мифологии, которая стала отправной точкой стольких произведений испанской эмиграции. В своей книге Бенет касается предмета, по определению запретного, но важного для самоопределения испанских интеллектуалов. И этот сюжет будет, в той или иной форме, появляться во всех его романах. Его принципиально новый взгляд на эту войну — это взгляд историка. Он говорит о ней в беспристрастном, описательном тоне, не отдавая предпочтения ни республиканцам, ни националистам. У его разочарования глубокие (и совсем не литературные) корни: его отец, республиканец, был убит в Мадриде республиканской армией. О своем плане он с предельной ясностью говорит в «Ты вернешься в Регион»