Девочка вдохнула подплывшее к ней и окутавшее лицо бесплотным туманом слоистое облачко. Розовый дымок защекотал в носу, проник в горло, оставив сладковатый осадок на языке.
Она медленно поднялась на ноги. Голова стала лёгкой и пустой, как воздушный шарик. Худенькое, в спадающей с тонких плечиков сорочке тело невесомо покачивалось, словно водоросли в проточной воде. Она как-то видела такие водоросли, когда они с Витюшей бегали ловить головастиков на берегу реки. Там росли камыши, цвели ядовито-жёлтые кубышки, и в медленно текущей воде, между плавно колышущихся волос водяной травы плавали пузатые головастики.
Витюша ловил их в завязанную с одного конца узлом майку, а потом доставал головастиков из мокрой, сочащейся зеленью тряпки, и с радостным визгом сжимал добычу в ладошке. Между пухлых пальчиков медленно выдавливались тугие чёрные брюшки, брызгая скользкими клубочками внутренностей на песок.
— Дверь! — повторил голос.
В углу комнаты, где лоснились выпуклыми ёлочками виниловые обои, туман клубился особенно густо. Он поднимался кверху, до самого потолка, расплывался там, и тягучими клубами сползал вниз, образуя диковинные фигуры. Внизу, под полупрозрачными ветками слепленных из дыма елей шевелились тугие кольца дождевых червей. Черви вгрызались в основание гигантской головы, копошились под покрывалом кожного лоскута, свисающего с горла, и бледный лоскут конвульсивно подрагивал.
Голова открыла неожиданно живые глаза и взглянула на Анюту. Сложила губы колечком и выдохнула очередное розовое облако. Серые губы влажно чмокнули, облако заклубилось, расползаясь вокруг и клочьями оседая к полу. Копошащиеся у обрубка шеи тела червеобразных существ запульсировали, жадно втягивая розовую дымку багровыми сфинктерами ртов.
Анюта отшатнулась. Подняла ладошку, чтобы заслониться от блестящего взгляда головы. Руки почему-то не слушались, ладошка, поднятая было к лицу, вывернулась и бессильно повисла.
— Дверь закрой, сквозит! — ворчливо сказала голова, выпустив из уголка рта струйку дыма. — Живо!
Анюта обернулась. Позади, под слоем розово-серого тумана, уходили вдаль дощатые полоски пола. Доски мерно покачивались. Там, где они истончались и упирались в вертикальную грань стены, темнел крохотный прямоугольник дверного проёма. Сама дверь была прихотливо отделана резным деревом и походила на створки окон пряничного домика.
Анюта бросилась к двери. Голова закружилась от резкого поворота, ступни маленьких ног деревяшками стучали по полу, не чувствуя досок. Дверь приближалась медленно, очень медленно, но Анюта упрямо двигалась вперёд.
Дверь становилась всё ближе, но больше не стала. Пряничные створки всё так же манили к себе, обещая спасение.
Анюта зажмурилась, чтобы не видеть тело брата. Пробежала, стуча онемевшими пятками, последние несколько шагов до спасительной двери. Вытянула руку, и судорожно шарящие в поисках дверной ручки пальцы наткнулись на крышу игрушечного домика, забытого Витюшей возле кроватки.
Мотнулись резные ставни кукольного окошка. Качнулась и с тихим стуком скатилась на пол игрушечная печная труба. Настоящая дверь, скрытая в густой тени прихожей, где под потолком пылилась давно сгоревшая лампочка, приоткрылась и пронзительно скрипнула, стукнув о косяк.
— А хороша эта новая дурь, — сказал папа, Витёк-старший, поправив в чашке дымящуюся палочку. — И не дорого. Бабкиных денег как раз хватило. Не то, что твои самокрутки.
Тлеющий кончик палочки изрыгнул порцию клубящегося дыма. Ещё несколько полуистлевших палочек исходило сизым дымком на полу.
Мама Анюты визгливо засмеялась, её пухлый подбородок задрожал над растянутым воротом малинового халата. Глаза неестественно блестели из-под серой маски размазанной за ночь дешёвой туши. Отбросив на пол докуренную до пальцев папироску, мать сказала:
— Да уж получше, чем твой аэрозоль.
Она лениво помахала ладонью. Застоявшийся воздух тесной комнаты, полный дыма, лениво колыхнулся. Папа пошарил за валиком дивана, выудил оттуда звонко булькнувший баллончик, и, хорошенько встряхнув, щедро побрызгал себя под мышками, а напоследок прыснул в рот. Мать визгливо захихикала. Вытянула из кармана халата дешёвую зажигалку, сунула в рот очередную папироску, и, щуря слезящиеся глаза, спросила, давясь смехом:
