Сначала был глухой удар и тихий, едва слышный хруст, словно по толстому льду пошла, змеясь, колкая трещина. Старый телевизор, накануне принесённый отцом со свалки, глухо крякнул. Матово-серое зеркало кинескопа ахнуло и вывернулось наизнанку, выплюнув мириад зазубренных осколков.
Гулко вздохнул потревоженный воздух, тонко запели, разлетаясь по комнате, стрелы серого стекла. Град хищных стеклянных жал пробарабанил по стене, покрытой выцветшими обоями, застучал по облезлой краске деревянного пола.
Анюта скорчилась на кроватке, зажала ручонками уши, прикрыла глаза. Но всё равно успела увидеть, как колобком покатился по вытертым доскам пола Витёк-младший. Как его сиреневая кофточка, короткая не по росту, ощетинилась хрупкими иглами гранёного стекла, вмиг превратив Витюшку в игрушечного дикобраза.
Анюта спустила ноги с кроватки. Голова вдруг пошла кругом, сдавило виски, а перед глазами жёлтыми звёздами поплыли искры.
Девочка сильно склонилась, так, что коснулась лбом коленей и скатилась с кроватки на пол. Худые локти и коленки стукнули о доски, хрустнуло стекло. Она не почувствовала боли, только услышала скрежет осколков о косточки.
Вытертые доски пола возле кровати покрылись диковинной щетиной. Уцелевшие после падения Анюты тонкие столбики серого стекла хрупко поблёскивали слюдяными гранями.
Сегодня они должны были пойти в цирк. Бабушка принесла деньги, и мама пообещала купить билеты. Анюте сказали, если она будет хорошо себя вести и тихо лежать в кровати, они даже запустят вечером настоящий фейерверк. И она лежала, прикрыв глаза, пока хруст ломающегося стекла не вывел её из оцепенения.
Анюта поползла на четвереньках к свернувшемуся в калачик брату Витюше. Пол качался и пытался опрокинуть её навзничь, но она упрямо пробиралась по дорожкам вытертых, давно не крашеных досок, ломая хрупкий лес стеклянных игл, с хрустом разлетающийся под её ладонями. Боли всё не было, только тупо ныла тяжёлая, словно набитая горячими камнями, голова.
Девочка остановилась перед слабо подёргивающим тонкими ножками, покрытым багровыми цветами с торчащими пестиками стеклянных игл, телом Витюши. Протянула руку и повернула к себе его вяло качнувшуюся голову. Ей в лицо, окружённая щетиной стеклянных стрел, неуместно весёлая, с носом картошкой и ртом до ушей, оскалилась мёртвой улыбкой маскарадная маска.
Маску эту они когда-то нашли на улице после одного из праздников. Она лежала у обочины, обвитая скрученным в жгут, лиловым серпантином, и улыбалась оскаленным безгубым ртом. Сбоку, прицепленный к резинке крепления, трепетал под вечерним ветерком пучок разноцветной мишуры.
Мишуры уже давно не было, серпантин исчез без следа, а маска всё улыбалась, беззастенчиво растянув до ушей пустой, обведённый коричневой краской рот. Анюта взялась за край маски и отвела её от лица брата. Взглянула на Витюшу. На его тонкой шейке, безвольно повернутой вбок, краснела полоска от надорванной тесёмки. Маленькие губы кривились, словно повторяя оскал снятой карнавальной маски. Возле разжавшихся чумазых пальчиков валялась вверх ногами игрушечная лошадка с отломанной головой. Витюша любил колотить лошадкой по всем твёрдым предметам, с упоением слушая получавшийся при этом звук.
Анюта быстро взглянула брату в глаза, и сразу отвернулась. Маленькие, серо-голубые глазки Витюши, обычно лукаво сощуренные, сейчас походили на резиновые шарики, что продавались в автоматах за гроши. Надо было только опустить в прорезь монетку, повернуть захватанный бесчисленными детскими ручками рычажок, и на ладонь тебе падал такой вот шарик, в прихотливых кровянистых разводах на белёсом фоне дешёвой резины…
Девочка содрогнулась, и торопливо отползла от слабо подёргивающего ножкой брата. Под коленками хрустели остатки стеклянных стрел, превращаясь в серую, колкую крошку.
— Дверь! — гулко разнеслось по комнате.
Анюта подняла глаза. Над полом, на уровне её головы, плавал слоистый розовый дым. Он медленно клубился, вытягивался в неровные пласты и тихо оседал на покрытые искрящейся крошкой доски пола.
